Варвары ледяной планеты

— А это больно?

Она пожимает изящными плечами.

— Не знаю. Я была совсем маленькой, когда приняла свой. Очень редко кхай умирает, и для ша-кхай необходимо отыскивать новый. За всю мою жизнь такого никогда не происходило.

Это не очень-то помогает избавить меня от тревоги при мысли о принятии в мое тело долбанного симбионта.

— Ты чувствуешь, как он перемещается? Ты знаешь, что он там? Он действует, будто… говорит с тобой?

— Говорит? — ее глаза расширяются, и она сотрясается от смеха, пока не видит, насколько у меня сейчас серьезное лицо. Тогда ее смех утихает. — Нет, конечно же, нет. Он не разговаривает. Это практически тоже самое, что иметь сердце, или легкие, или живот. У тебя просто есть кхай, — она снова пожимает плечами. — Некоторые проживают всю свою жизнь, не чувствуя резонанс. Это единственный раз, когда кхай пробуждается. Тогда он отчаянно заявляет о своем присутствии.

— Мурлыканьем.

— Мурр…?

— Звук, — поправляю я, затем пытаюсь сымитировать его в своем в горле. — Он заставляет тебя мурлыкать рядом с твоей парой, не так ли?

— Это — нечто большее, чем просто звук, — говорит она, завязывая вокруг моего запястья последние ленты, что еще осталось от повязок. Ее рука тянется к груди. — Когда кхай оживает, ощущаешь мощный всплеск насущной необходимости. Это походит на… зуд духа.

Очевидно, что она изо всех сил пытается объяснить это.

— Это что-то типа притока адреналина? — предполагаю я, затем добавляю. — Подобно очень быстрому бегу с горы? Или во время охоты?

Она медленно кивает головой.

— Больше, чем это. Это… и вдобавок — собственничество. Твоя пара только твоя, а те, кому не терпится утвердить свою пару, находят, что чувство постепенно обостряется. Сложно описать. Это нечто большее, чем просто чувства. Это осознание.

Это меня немного беспокоит. Я представляю Вэктала и то, через что он должен проходить, когда резонирует по отношению ко мне. Впрочем, он не особо-то и казался на взводе. Собственником, да. Но довольным. Может быть, это происходит по-разному у разных инопланетян?

— Это — часть наших жизней, — говорит она тихо. — Кхай выбирает пару, а кхай никогда не ошибается. Когда резонируешь своей паре, это приносит наибольшее удовольствие, чем все то, что вообще можно вообразить.

— А ты счастлива с парой, которую он выбрал для тебя?

Ее губы изгибаются в милую улыбку.

— С моим Кэшремом? Сначала нет, я очень разозлилась. Кхай не всегда выбирает тех, кого, как нам кажется, мы хотим в наших шкурах. Кэшрем — дубильщик, а не охотник. Я была молода, и меня привлекал определенный охотник, с которым я разделяла шкуры, — ее длинные ресницы затрепетали, и она повернулась к своей корзине и достала от туда одежду. — Я принесла тебе вот это. Вэктал говорит, что тебе зачастую холодно, так что надеюсь, что они помогут тебе сохранить тепло.

Я поняла, что она сменила тему разговора.

— С кем ты делила шкуры до того, как ты, эээ… срезонировала? — спрашиваю я, задаваясь вопросом, не запрещено ли об этом говорить.

Но выражение ее лица бесхитростное в то время, как она смотрит на меня.

— С кем? С Вэкталом, конечно.

Меня ошеломляет укол ревности, который пронзает меня насквозь. Она любовница моего инопланетянина? Моего инопланетянина, который жил холостяцкой жизнью до того, как резонировать мне? Представляю себе картину: Mэйлак вместе с Вэкталом кувыркаются в постели. Он лижет ее также как лизал меня. Потом она встает и бежит к другому мужчине только потому, что она резонирует ему.

Тут моя ревность угасает, и я переполнена сочувствием к моему Вэкталу. Как это, должно быть, разочаровало его. Иметь любовницу, когда столь мало женщин кажется божьим даром. А затем лишиться ее — для него это, должно быть, было очень мрачное время. Возможно, поэтому он до безобразия счастлив встретить меня. Я ощущаю мощный всплеск любви к моему большому парню.

Этой ночью ему светит кое-что интересненькое.

ВЭКТАЛ

У мужчин бесконечные вопросы, как я и предполагал. Будут ли женщины резонировать им? Сколько их там? Как они выглядят? Есть ли у них свои собственные пары? Сформированы ли люди как женщины ша-кхай?

— Различия небольшие, — говорю я им. — У них нет хвостов, и их рты маленькие, и они не имеют клыков. Они не могут есть сырое мясо. Они должны готовить его до тех пор, пока весь вкус и аромат не испарится.

Кто-то издает звук рвотных позывов.

— Но… ты резонируешь к ней? Она ведь такая маленькая. Она может принять тебя? — Салух задает этот вопрос потому, что он самый большой из наших охотников. Наверняка он представляет себя бок о бок с крошечной Джорджи, пока пытается втиснуться внутрь нее. Меня злит одна только мысль об этом. Знаю, что это лишь невинный вопрос — у Салуха никогда не было пары, с которой можно делить свои шкуры. Он очень сильно нуждается в ней.