Представлена была и сама хозяйка — тетенька сурового вида и могучего телосложения. Звали тетку под стать внешности — Брунегильдой. Имя было знакомое. Что-то из того, прежнего мира. Ассоциировалось с чем-то крутым. Но с чем, Коршунов не помнил.
А вот и гвоздь программы. Дщерь Фретилы.
По виду дщерь была совершеннейшей оторвой. Правда, оторвой симпатичной. Эдакая, кровь с молоком, разбитная девочка. Светленькая с рыжинкой и с веснушками на носике.
Звали дщерь Рагнасвинтой.
Перед «богами» Рагнасвинта слегка оробела. Робость ей шла.
Фретила вновь толкнул пространную речь. На стол показывал, где дымился большой горшок с каким-то варевом, на Брунегильду, на улицу, на Книву. А закончил совсем неожиданно. Взял Рагнасвинту за плечи и легонько подпихнул ее к «богам» и сделал двусмысленный жест.
— Слышь, Генка, похоже, нам девочку предлагают, — сказал Коршунов. — Я бы взял. Классная девочка. Грудки просто наружу просятся.
— Расслабься, — притормозил его Черепанов. — Раскатал губу. Только попробуй, сразу по морде получишь. Причем от меня.
— Ты что, командир? — изумился Коршунов. — Я в монахи не записывался!
Черепанов поглядел на него, как на идиота.
— Ты, космонавт-исследователь, мозги-то подключи. Откуда ты знаешь, что этот бородач имеет в виду? Хочешь, чтоб на рогатину поддели? Сначала с языком и прочим разберись, а потом кобелюй. И рожу не криви! — прикрикнул он на посмурневшего Коршунова. — Тут дипломатию соблюдать надо. Вдруг он и впрямь тебе девку сватает? Улыбайся и молчи.
Рагнасвинта, запинаясь, вякнула что-то. И показала на стол. И покраснела.
Папаша Фретила гулко захохотал. И Сигисбарн захохотал, с торжеством глядя то на Геннадия, то на Алексея. И даже Книва прыснул. А Рагнасвинта, зло зыркнув на родителя, бросилась на улицу.
— Дела, — откомментировал Геннадий. — Все-таки обидели девушку. Будем надеяться, что не мы.
Кормились все из одного горшка, по очереди. Нечто вроде тушеного с курятиной зерна. Но курятины было больше. Не скупился хозяин. Откушали. Фретила тут же проставился пивком. Сигисбарн с Книвой приволокли здоровенный кувшин. И чашки деревянные. Себе — примерно на пол-литра, гостям — раза в три побольше. Эдакие ковши с ручками. Учли, значит, масштабы личностей. Космонавты, памятуя о последствиях вчерашнего пивопития (обоих, не к столу будь сказано, понос пробил), поначалу отнеслись к напитку осторожно. Однако были приятно удивлены. Пиво оказалось заметно лучше, чем вчерашняя кислятина. Алексей не преминул об этом сообщить. Фретила подтвердил величественно: его пиво — это Пиво, а у Хундилы — так, собачья моча. Книва «перевел» жестами, показал, как «хундс» лапу задирает, а Хундила оный собачий продукт — в кувшин. И пьет с удовольствием. И гостей угощает. В лицах показал. Определенно, незаурядный актер в парне пропадает. Фретила тут же внес дополнение: пиво Брунегильда варила. Он ее научил. И дщерь юную она тоже научила сему хитрому искусству. Отметьте сей факт, гости дорогие.
В общем, складывалась неспешная беседа, попутно обогащавшая словарный запас Черепанова с Коршуновым. Фретила вещал торжественно. Однозначно давал понять, что готов плотно закорешиться с гостями. Благодарил, что они оказали такое почтение его роду: Книву приголубили, Сигисбарна отмутузили. Одним словом, проявили крайнее благоволение. Он, Фретила, добро понимает. Он, Фретила, для дорогих костей — хоть что. Вот хоть тот первоклассный котел готов подарить. Нужен богам котел или они пищу земную лишь из уважения к нему, Фретиле, вкушают?
Алексей посредством языка жестов и смеси немецкого, французского, русского и малороссийского дал понять, что «боги» теперь по земным правилам живут, следовательно, и кушать будут, что все прочие двуногие на земле кушают. Обычай такой. Одно нехорошо: у них, «богов», одежда небесная, а это непорядок. Вот ежели бы кто им, «богам», земную одежду подарил, вот такую, как на Сигисбарне, то это был бы очень правильный поступок.
Наглая просьба вызвала оживленную дискуссию.
— Может, зря ты так, в лоб? — проговорил Черепанов.
— Нормально. Ты что же хочешь, чтоб я, без языка, без понятий местных, полунамеками изъяснялся?