Вас пригласили

Только взяв поднос в руки, я увидела: за супницей прятались крохотная синяя роза и пасао, а под ними белела записка. Я поспешно внесла поднос в комнату, поставила его прямо на пол перед камином и развернула послание. В нем тонким почерком без наклона чьей-то уверенной рукой написана была одна-единственная фраза, начисто, как мне показалось, лишенная смысла: «Позвольте решению принять вас».

Я с тревогой взглянула на пасао[12]. Песок из верхней капсулы уже на две трети перебежал в нижнюю. Сыпался он тонкой, почти невидимой струйкой, но я знала, что солнце тем не менее сегодня сядет. И очень скоро.

Предложенные мне яства заслуживали куда большего гастрономического внимания, я же едва различала вкусы. Муки выбора незаметно утихли. Разумеется, я уезжаю.

Теперь все метания и колебания вызывали недоумение во мне самой, а истекшие сутки казались грезой. О нагом Господе стоит просто забыть. Разумеется, я уезжаю.

Я поискала глазами платье, в котором вчера приехала в замок, и, к своему довольно умеренному удивлению не обнаружила его. Что ж, придется ехать в этом балахоне… По дороге придумаю, как объяснить отцу свой наряд. Завершив пикник у камина, я еще раз на прощанье оглядела спальню, на ходу подобрала с подноса цветок и вышла. Привычный слуга спрыгнул с табурета, и мы быстро и молча проследовали знакомым путем до входных дверей. Уезжать, не простившись, – нагрубить, если не оскорбить гостеприимных хозяев, подумалось мне, но встречаться с Герцогом сей миг я почти боялась: я не сумею выдержать даже его взгляд, заговорить с ним – тем паче. Я замерла у порога. Всего один шаг – и я покину этот дом. И тут остро и больно сжалось сердце: эх вы, странный фион Коннер, как успели залучить меня всего за день, меньше чем за день? Вдруг более всего мне захотелось остаться рядом – еще говорить с ним, еще слушать этот голос, научиться говорить с ним, а не выпихивать глупости по слогам. Но тут слуга церемонно набросил мне на плечи плотный и приятно тяжелый плащ с глубоким капюшоном. Точно такой, как был у Анбе в минувшую ночь. Плащ герцогства Эган. Ночь герцога Коннера обнимала меня – и провожала.

Отчего-то запершило в горле. Онемевшими губами я прошептала слова благодарности. Повозка ожидала, как и было обещано, чуть поодаль от парадной лестницы, а на козлах сидел незнакомый человек, закутанный в такой же, как у меня, широкий плащ. Под капюшоном блеснули темные глаза, резкая тень очерчивала губы и скулы. Вамейн[13]! Вамейн – и возница? Невероятно. Но мне-то что за дело? Главное – чтобы знал дорогу.

– Полезайте, фиона. А за дорогу не извольте волноваться, довезу в лучшем виде. Хозяин все объяснил. – Я обмерла от неожиданности. Мой вамейн не только разговаривает, но и на незаданные вопросы отвечает. Как и все здесь, впрочем.

– Как вас зовут? – Меня накрыло сонным безразличием, и я сама не поняла, зачем поддержала разговор. Устроилась в повозке поудобнее: путь предстоял, похоже, неблизкий.

– Шальмо, фиона нола, – сказал он и ухмыльнулся.

Ишь ты. Шальмо[14]. Тень беспокойства захолодила спину. Чего только не болтают об этих вамейнах. Но у Шальмо на плечах – плащ герцогства Эган. Это обнадеживало.

Прозвенел разбитной клич на дерри, спел кнут, скрипнули колеса, и повозка, раскачиваясь, выехала за ворота, а я начисто пропустила мимо ушей, что невежда-вамейн разговаривает с лошадьми на высоком наречии.

Закатный свет озарял синий атлас у меня на коленях. Кроме дроби копыт да редкого прицокивания Шальмо на козлах, ничто не примешивалось к насупленной вечерней тишине.

Я зябко куталась в подаренный плащ, тщетно пытаясь избавиться от неизбывной горечи невнятной утраты. Хрустальное прозрачное сожаление с неслышным звоном замкнуло меня в своем ларце. Словно невесомый плоский камешек, я соскальзывала в эту глубокую темную печальную воду. Что-то вдруг тоненько треснуло внутри, и по щеке сбежала первая жгучая слеза, а за ней еще и еще. И не ведала я, что оплакивала. Наверное, долгие, как две бесконечности, годы уйдут на то, чтобы это понять. Я запишу это, я призову «друга». Это нужно сделать настоящим.

Мир рябил и дрожал в глазах, и сама я прижимала руки к сердцу, боясь, что оно того и гляди брызнет и разлетится на колючие осколки. Я не заметила, не увидела сквозь подслеповатую слюду тихих своих слез, как окошко в передней стенке приоткрылось, и голос Шальмо без всякого акцента, на чистом дерри, произнес:

– Вас же пригласили, меда Ирма.

Он протягивал мне что-то. Я с благодарностью приняла у возницы тонкий платок с серебристой искрой, поднесла его к лицу и вдруг ощутила острый, обволакивающий запах. И через два вздоха мир уснул вместе со мной.

Глава 6

Я пробудилась словно в шаге от границы собственной памяти – чистой снежной равнины, не запятнанной вообще никакими воспоминаниями. Не разлепляя век, осторожно покрутила головой. Она была легкой и, казалось, позвякивала изнутри. И тогда я осмелилась открыть наконец глаза. Ничего не поменялось: вокруг царила кромешная тьма.