Вас пригласили

Прохладный покой и безмятежность Герцога, будто невидимые внимательные пальцы, расслабили некий незримый корсет на мне, и я вдруг исполнилась такой игривой веселости, что готова была забраться к нему на колени, как в детстве к отцу. Щетина, которую я уже научилась молниеносно отращивать в присутствии Шальмо, втянулась мне под кожу, и я, осмелев, поделилась с медаром Эганом своим восторгом от Рассветной Песни. То, что происходило сразу после, я постаралась целиком выпихнуть из головы. Не хватало мне поучений – или, еще хуже, жалости.

– Похвально, похвально. У вас все получается, как я посмотрю, меда Ирма. – Вот этого, простого и лаконичного ободрения мне как раз и хотелось, но я рано обрадовалась. – Однако я склонен подробнее обсудить вашу последнюю великосветскую беседу с медаром Шальмо, а также выводы, которые вы сделали из созерцания маленькой водяной феерии пол-аэна тому назад.

Я оторвала от лица льняную салфетку: казалось, она того или гляди затлеет, так горели у меня щеки. Никогда еще столь сосредоточенно я не созерцала узор на столовом фарфоре.

– Да, фион Герцог, разумеется… Извините, фион Герцог.

Последняя моя фраза утонула во всеобщем веселье.

«Они здесь неприятно много хохочут», – подумалось мне, и всем немедля стало еще смешнее.

– Меда Ирма… – Лидан едва мог говорить сквозь смех. – Ваше присутствие… ваше присутствие – неоценимый подарок в этом скучнейшем из замков!

– Не обращайте на них внимания, сокровище вы наше… Это все – совершенно любя!.. – добавила Ануджна, сверкнув всеми своими белоснежными зубами.

– Избыточный смех во время трапезы вредит пищеварению. – Слова Герцога немедленно утихомирили учеников, но лесной пожар их веселья все еще потрескивал сучьями – все продолжали хихикать исподтишка. – Не смущайтесь и не сердитесь на них, милая Ирма… Терпение, фионы, – и кое-кто из вас, весельчаков, еще отведает ее перца, помяните мое слово. – Медар Эган обвел стол лукавым взглядом. На ком он дольше задержался, не возьмусь сказать, но, кажется, я все-таки успела заметить.

Когда все поднялись из-за стола, я попыталась улизнуть потихоньку вместе с дамами, но то была наивная неумелая попытка увернуться от неизбежного. Герцог позволил мне дойти до самых дверей – и совершенно спокойно окликнул меня:

– Вы обещали мне разговор, меда Ирма. – Я замерла как вкопанная. – Только не повторяйте вашего «извините, фион Герцог», м?

– Да, фион Герцог…

За моей спиной закрылась дверь, но я все-таки расслышала, как прыснул несносный Шальмо.

Глава 16

– Расскажите же мне, что такого случилось с вами, пока Шальмо… э-э… выказывал вам знаки внимания нынче утром в аэнао?

Ну вот, опять я смущаюсь и робею перед этим человеком. Нашу гадкую перепалку с вамейном он изволит именовать «знаками внимания»? Что, Рид Великий, он имеет в виду?

– Прошу простить меня, фион Герцог, быть может, вы неверно осведомлены, но Шальмо меня очень огорчил – оскорбил совершенно ни за что и прилюдно.

– Нет-нет, я не сомневаюсь в достоверности того, что услышал о сегодняшнем утре. Позвольте заметить вам, драгоценная фиона, что это вы неверно осведомлены о произошедшем.

Последняя фраза окончательно загнала меня в тупик. Я воззрилась на Герцога, ожидая дальнейших объяснений.

– Предлагаю вам взглянуть на случившееся с другой галереи. Вообразите, если бы Шальмо произнес свою тираду не на фернском, а на родном вамейнском. Каково бы вам было?

Я послушно представила себе такой разговор и ответила:

– Вероятно, ничего особенного я бы не почувствовала. Я бы, конечно, решила, что он чем-то раздражен и насмешничает надо мной, но меня бы это почти не тронуло.

– Именно. Громовые раскаты над крышей бессловесны и невнятны человеческому уху – не таят ли они в себе угрозу бури?

– Разумеется, да.

– Но вам не приходит в голову оскорбляться, заслышав гром, не так ли?

– Нет. Гром же обращается не ко мне лично, а Шальмо… Ну и потом – я все-таки в своем уме… Простите за резкость, Герцог.

– Не стоит извинений. Шальмо, предположим, тоже обращался не совсем к вам. Получается, что, обидевшись на Шальмо, вы были, как сами изволили выразиться, не в своем уме?

Услышь я эдакое от кого-нибудь еще – вспылила бы. Но уже вплыла в предложенный поток и, кажется, впереди замаячили берега понимания. Помедлив, я ответила:

– В некотором роде так. А к кому же еще он обращался, если не ко мне? И да – мне приходилось замечать, что гнев сужает мой мир до размеров амбразуры, в которую видно только моего обидчика, и я могу только целиться по нему, не размышляя… Словно теряю рассудок.