Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)

Шли долго. На повороте, где когда-то Сергей Николаевич ждал ребят, был врыт столб. На столбе была прибита доска с надписью на чужом языке. Мазин схватил увесистый булыжник, оглянулся. На шоссе было пусто. Петька тоже поднял камень. Вдвоем они сшибли доску на землю и потоптали ее ногами:

— Наша земля, наша дорога!…

Потом, взволнованные и довольные этим происшествием, углубились в лес. Шли по памяти и по оставленным когда-то дорожным знакам. У обоих болели ноги, но, чем ближе они подвигались к лагерной стоянке, тем больше ускоряли шаг. Обоими владела одна мечта — найти какой-нибудь след Митиного пребывания в лагере.

— Эх, жизнь! — время от времени бросал на ходу Мазин.

В папоротнике желтели лисички. Под старыми дубами крепко сидели на толстых ножках боровики; под молодыми сосенками ютились маслята, к их коричневым шапкам лепились прошлогодние листья и сосновые иглы. Мазин нагнулся и поднял разломанный пополам гриб; другой гриб, рядом, был раздроблен на мелкие куски. Мальчики одновременно наклонились над ним, стукнувшись головами.

— Копыто лошади, — прошептал Мазин.

Петька, ползая на четвереньках, указал товарищу на глубокий, вдавленный след:

— Давно проехал — в ямку иглы нападали.

Мальчики медленно передвигались с места на место. Следы привели их к кусту рябины. Ветки ее с одной стороны были сильно примяты.

Мазин указал на коротко выщипанную вокруг траву:

— Лошадь паслась…

— Генка! — радостно шепнул Петька.

— А может, фашист?

Тревога сжала сердца мальчиков. Перебегая от дерева дереву, они осторожно подошли к лагерной полянке. Там было тихо и безлюдно. Чернело обожженное костром место, где Синицына варила кашу. Валялись обрубленные ребятами колья Мазин и Русаков долго не могли найти яму, где были сложены продукты и вещи. Замаскированная дерном, она была почти незаметна среди зелени. Наконец Петька вспомнил, что немного влево от этого места он воткнул кустик орешника. Кустик, уже засохший и сморщенный, был на месте. Мазин приподнял край срезанного дерна. Под ним забелела палатка. Мальчики лихорадочно считали продукты и вещи:

— Палатка одна, а было две… Консервов мало… хлеба нет!

— Аптечка… Ящик с аптечкой! Я сам его клал. Вот тут клал! — захлебываясь, шептал Петька. — И письма в клеенке, которое Сергею Николаевичу оставили, тоже нет. Одинцов его над костром вешал, я сам видел!

У Мазина беспокойно бегали глаза, он что-то искал: перебрасывал вещи, вытаскивал посуду, заглядывал на дно.

— Это кто-то другой был, — мрачно заявил он на вопросительный взгляд Петьки.

Усталость и печаль овладели обоими. Мазин долго сидел задумавшись над раскрытой ямой. Митя оставил бы ребятам письмо или хоть какой-нибудь знак, что он жив. Мазин встал, обследовал поляну, спустился к реке.

Наступили сумерки. Петьке стало страшно. Он сел, пристально вглядываясь в темнеющий лес. С берега донесся до него торжествующий крик:

— Сюда! Сюда!

Мальчик стрелой понесся на голос товарища. Неожиданное зрелище предстало перед его глазами. Мазин плясал танец диких, высоко вскидывая ноги и выкрикивая одни и те же слова:

— Бинточки! Бинточки! Тра-ля-ля! Тра-ля-ля-ля!…

В руках его болтались длинные серые бинты из полотна бабы Ивги. Петька мгновенно захватил себе другой конец и тоже пустился в пляс:

— Митины бинточки! Тра-ля-ля!

На берегу валялся пустой ящик из-под аптечки.

Через несколько минут, выкупавшись в реке, голодные, но счастливые, ребята уселись на берегу. Незаметно подкрался вечер. Костер разводить боялись. Петька принес банку консервов, но Мазин решительно велел положить банку обратно.

— Это Митино, а ты берешь! Ведь он где-то в лесу блуждает, у него весь запас тут, — с укором сказал он.

Петька смутился и сейчас же предложил:

— Мазин, останемся тут навсегда! Он придет — а мы тут!

Оба замечтались о встрече с Митей. Мазин глядел в темное небо и, потягиваясь, радостно бормотал:

— Эх, жизнь!

Он представлял себе, какую счастливую весть принесут они с Петькой ребятам. И, словно угадывая его мысли, Петька добавил вслух:

— А Трубачев-то! Трубачев прямо с ума сойдет от радости!

— Все с ума сойдут! А мы не сошли?

— Я сошел! — радостно уверил Петька.

Лес уже не казался страшным: где-то тут, в этом лесу, бродил Митя…

Заснули неожиданно и так же неожиданно проснулись.

Темный вечер сменило ясное утро. Радость стала еще больше. еще значительнее. Митя жив! Он где-то здесь — может быть, недалеко от них. Мазин решил пройти в глубь леса, а перво-наперво написать Мите письмо и замаскировать яму. Письмо писал Петька. Мазин, стоя над ним, диктовал, тщательно подбирая простые слова, чтобы не наделать грамматических ошибок:

— "Дорогой Митя! Ты жив, мы тоже живы. Нашли твои бинты и все угадали. Мы живем там же. Слушаемся дядю Степана и Трубачева тоже. Ты живи здесь, а то всюду фашисты. В Ярыжках фашисты и на станции Жуковка. Наши их бьют, а они все лезут — Мазин вспомнил сшибленную доску с чужой надписью и продиктовал: — Мы тоже без дела не сидим и сидеть не будем".

Потом он задумался и, не зная, что еще добавить, почесал затылок:

— Эх, жизнь!