«...Ваш дядя и друг Соломон»

Жара усиливается. Пришли весенние хамсины. На наших грядках цветут белые хризантемы, которые еще посадила Амалия, и я собираю из них букет – нести на ее могилу. В эти ранние утренние часы я здесь один. Кладбище у подножья горы утопает в разноцветьи. Могилы в цветах, гора зелена. Деревья поднялись высоко. Много лет назад, когда мы только пришли сюда, здесь были одни камни, колючки и потрескавшаяся от пекла земля. Сейчас ветвятся кронами кипарисы и сосны, и лучи солнца, пробиваясь через них, посверкивают сиянием на могильных камнях. Птицы чирикают в гуще сосны, колышущей тени на могиле Амалии. Каждый день я прихожу сюда, чтобы очистить могилу от сорняков и положить свежие цветы на этот черный холмик. Имя Амалии еще написано на простой фанерной дощечке. Гляжу на ее имя и думаю: «Нельзя говорить, что это было. То, что было, есть и вечно будет».

Не было у меня сил вернуться в пустой дом. Гулял по цитрусовому саду. Земля была влажной от орошения. Грейпфруты и апельсины валялись и гнили. Мухи и черви ползли по ним. Затем пошел на виноградную плантацию. Я ведь был среди тех, кто сажал этот виноград. И многие годы, во время сбора урожая, я оставлял все свои общественные дела и шел работать на виноградники. Тогда и кровь во мне играла, как вино в сезон своего созревания. С утра до ночи трудился я под обжигающим солнцем, и руки мои были липкими от сладко истекающей массы. Грейпфруты и апельсины уже перезревают. Стою я среди зеленых виноградников и молюсь:

«Боже мой, хотя бы еще раз одари меня, дай мне горстку удовольствия от жизни, хотя бы в одну ладонь. Уж очень печальны дни мои. Дай мне хотя бы еще раз ощутить прелесть тех давних дней, когда тело, полное усталости и напряжения, обретает свежесть в душевой, а ночи опьяняют, как молодое играющее вино».

И Бог услышал мои молитвы. Целый день за старческие свои деньги я вкушал молодое вино.

Пришел вечер. Вечера облегчают мою печаль. Ветер успокаивает и ласкает. На столе моем растет горка исписанных листов. Сегодня к ним прибавился рассказ Рами. Не читал его. Как и не читал записи Адас и Мойшеле. Вначале завершу собственный рассказ. Но именно сегодня в моем рассказе судьба моя начинает переплетаться с судьбами молодых и дорогих мне существ. Ибо речь о друге моем Элимелехе, отце Мойшеле, и брате моем Иосефе, отце Адас.

Элимелех, мой брат и я – родственники. Один дед был у нас – Гедалия Моше Моргентау. У деда был небольшая мастерская по производству сумок. И так как профессия эта переходила от отца к сыну в течение поколений, нас и назвали Моргентау по-немецки, Бойтлмахер на идиш, то есть делающими сумки. Деду счастье так и не улыбнулось. Четыре жены его умерли и оставили ему целое племя детей. Мой отец и мать Элимелеха не были от одной матери. Дед Моше, за которым следило множество детей, был бедным, почти нищим. На одежду и еду обширной семье с трудом добывал деньги. Но всегда у него в кармане была копейка на книги. Собрал он огромную библиотеку, так, что все стены квартиры ломились под полками с книгами. Он их мастерил сам из простых досок. Дерева было навалом. Местечко находилось на границе России и Польши, окруженное бесконечными лесами. Все дома были из дерева.

Состарился дед, а был он евреем сильным, веселым и прямодушным и отличался завидным здоровьем. Все дети его уже покинули дом. Отец мой получил в наследство мастерскую и продолжал делать сумки. Мать Элимелеха вышла замуж за книжного переплетчика. В один из дней случился пожар в доме деда, и все книги сгорели. С того дня он пал духом, ушли из него все силы, как у Самсона-богатыря, которому состригли волосы. Перестал он смеяться, погасла душа его. Брал меня гулять по улочкам местечка. Тогда и перешел жить в наш дом. Спина его согнулась, глаза глядели куда-то вдаль, он спотыкался о камни мостовой. Я водил его, как водят слепого. Я старался не доводить его до места сожженного его дома, но мне это не удавалось. Стоял дед напротив дома своего, глядел на почерневшие от сажи стены и безмолвствовал. Нет более печального зрелища, чем дом, сожженный пожаром. До последнего своего дня дед не мог проститься с развалинами своего дома.

Иногда деда и меня сопровождал Элимелех, мой одногодок и друг. Он был сиротой, рано потерявшим мать. Когда она, сестра моего отца, умерла, он перешел на некоторое время жить к нам. Дом наш был необычным благодаря моей матери. Это были дни после революции 1905 года в России.

Время от времени слышались выстрелы в лесу. В доме тогда гасили свет, и мы сидели в темноте. На улицах слышались свистки полицейских и конский топот. Иногда к нам являлся человек, усатый, в широкополой шляпе и черном галстуке.