Ваш ход, миссис Норидж

К счастью, мистер Чаплидж снял руку с плеча племянницы и отошел, иначе бы он заметил, как она вздрогнула от отвращения при одной мысли о муже.

«Письма, – думала Миллисент, поднимаясь вверх по лестнице в отведенную им с Гэвином спальню. – Вот то, что мы не продумали с миссис Норидж. И почему от нее нет вестей? Ох, еще один день тишины – и я сойду с ума».

Она остановилась перед дверью в свою комнату.

Гувернантка уехала четверо суток назад. Что, если с ней случилась беда? Вдруг она стала жертвой несчастного случая или болезни? Что Миллисент будет делать без нее, когда ее собственный муж заперт в чужом доме, в четырех милях от города? А если вернется хозяйка?! Она выпустит Гэвина, и тогда…

– Нет, нет! – вслух сказала Миллисент.

«Нельзя позволять страху и смятению влиять на мои поступки. Миссис Норидж всегда говорила, что отчаяние – худший советчик».

Так тяжко сидеть одной в четырех стенах, не зная, чем себя занять! Миллисент заставляла себя отвлекаться на чтение, но с третьей строчки смысл прочитанного начинал ускользать от нее, и к концу страницы она не могла вспомнить ее начала; разговоры с дядей и тетей лишь усиливали тревогу. Чужая безмятежность невыносима! К тому же они наперебой расхваливали Гэвина, видимо, считая, что это будет приятно племяннице и отвлечет ее от тоски по мужу.

«Тоски! Знали бы они…»

Миллисент поднялась на крышу, села среди тетушкиных цветов, поглядывая в сторону балюстрады.

Поначалу она думала, что не осмелится больше прийти сюда. Но несколько дней назад что-то словно подтолкнуло ее, и она вышла на террасу, кутаясь в шаль от пронизывающего ветра. В тот вечер, оказавшись наверху, Миллисент не могла удержаться от слез. Как жестоко Гэвин обманул ее! И как унизительно чувствовать себя жертвой этой лжи. Стыд, невыносимый стыд – вот что терзало Миллисент, и она плакала, думая, что теперь это чувство навсегда станет ее спутником. Она будет просыпаться и засыпать с мыслью о том, что позволила себе влюбиться и выйти замуж за мужчину, для которого была лишь мостиком на пути к деньгам. Мостиком, а затем помехой. Ничто в ней не представляло для него ценности – ни ее характер, ни внешность, ни любовь к нему. «Как будто я… как будто я и вовсе не человек!» – думала Миллисент, невидяще глядя на опадающие лепестки роз, высаженных в деревянные ящики.

Но за несколько дней многое переменилось. «Пусть он обманул меня, – сказала себе Миллисент, – но разве я не спаслась от него? Вот балюстрада, на которую я не могла прежде взирать без ужаса. Я могла бы лежать под ней, разбившись насмерть, а вместо этого смотрю на нее – да, пусть с трепетом, пусть со стыдом, но смотрю сверху, потому что я – жива».

– Я – жива, – повторила она вслух.

Миллисент спустилась вниз, неслышно оделась и выскользнула на улицу. Книга ее не спасет. Ей нужна дальняя прогулка, одной, в тишине.

Она долго шла, не выбирая дороги, не замечая взглядов прохожих. И очнулась лишь тогда, когда поняла, что в глубине сада виднеется знакомый дом. Она пришла туда, где жила мисс Барроу.

Пальцы сами нащупали в сумочке ключ, который оставила миссис Норидж, уезжая. «Пусть будет у вас, на крайний случай», – сказала гувернантка, не уточняя, о каком крайнем случае идет речь.

Миллисент замерла, сжимая ключ в ладони. Там, за этой дверью – ее муж, который пытался ее убить. Он пробыл четверо суток в одиночестве, на цепи, как дикое животное. Что, если у него закончилась вода и он умирает от жажды?

Она толкнула калитку, поднялась на крыльцо и повернула ключ в замочной скважине.

Ее встретил полумрак. Лишь в узкие щели рассохшихся ставней проникал тусклый свет. Миллисент постояла, прислушиваясь, и сделала осторожный шаг. Сердце билось так сильно, что заглушало шорох юбок и скрип половиц.

– Кто здесь? – послышался хриплый голос из дальней комнаты. – Умоляю, помогите!

Дверь в конце коридора была приоткрыта. Миллисент задрожала, но тут же сказала себе, что если бы Гэвин освободился, он не ждал бы ее внутри, а давно уже сбежал.

Она медленно приблизилась и вошла в комнату.

Ее муж, похудевший и заросший щетиной, сидел на тюфяке, прислонившись к спинке огромной кровати. Ногти его были содраны до крови – он пытался сорвать ошейник. Возле него стояло ведро, в котором оставалось около трети воды; другое ведро, закрытое крышкой, Гэвин отодвинул так далеко к стене, как только хватило длины цепи. Миссис Норидж, вопреки своему предупреждению, оставила пленнику долго не черствеющие лепешки, яблоки, морковь и сливы. Все это было разложено вокруг.

– Мэл, – жалобно воскликнул Гэвин. – Ох, слава богу, Мэл! Господи, я уж испугался, что рехнулся, когда услышал шаги. Это ты… Я думал, что умру здесь в одиночестве.

– Что ж, ты жив и относительно здоров, – сказала Миллисент, взяв себя в руки. – И вполне можешь провести здесь еще столько же времени.

Она шагнула к двери, но ее остановил возглас за спиной:

– Подожди! Умоляю, Миллисент!

На глазах Гэвина выступили слезы.

– Останься, прошу тебя. Хотя бы ненадолго. Мне ничего не нужно от тебя, просто посиди со мной…