Глава 4
Девушка сидела на самом краешке кресла и смотрела на носки плюшевых «присутственных» тапок. Свои ботинки-луноходы она оставила в прихожей. На правой пятке зияла довольно приличная дыра, но Клаву это, кажется, не волновало. По крайней мере, сейчас.
— Клава, я хочу с тобой поговорить…
— Да, конечно… Только…
— Что — только?
— Я хотела сказать, что со мной уже говорили… уже работала, то есть уже работал психолог. Он… то есть она мне уже все объяснила…
— Что объяснила? — нешуточно заинтересовалась я.
Три недели назад Клава пыталась отравиться, проглотив практически все таблетки, которые имелись в доме. В сопроводительной бумажке из больницы, которую мне передала мама, рукой тамошнего психолога написано, что попытка самоубийства была, по-видимому, истинной, а не демонстративной. Спасли Клаву случайно. Старший брат, живущий отдельно, проходил мимо и зашел проведать сестру, которая, как он знал, после отъезда родителей на выходные на дачу осталась одна. Открыл дверь своим ключом и обнаружил сестру в бессознательном состоянии. Сначала ничего не понял, решил — чем-то заболела, а потом увидел на столе записку. Сразу же вызвал скорую. Три дня Клава находилась в реанимации, потом в отделении реабилитации. Там ее обследовал психиатр. Никаких психиатрических заболеваний не обнаружил. Оставленная Клавой записка ничего ни для кого не проясняла. «В моей смерти прошу никого не винить, — четким, аккуратным подчерком написала Клава. — Простите меня, если сможете. Клава». А дальше — дата и подпись. Все вполне стандартно, но вот последнее — удивительно. Из разных литературных источников я как-то не припомню, чтобы самоубийцы проставляли в предсмертной записке дату и расписывались. Скорее это характерно для каких-нибудь заявлений или других исходящих документов… Так что же объяснила Клаве больничный психолог?
— Я поняла, что не должна была так поступать, — равнодушно поведала мне Клава. — Что мне еще мало лет, и я еще ничего не видела. Что надо не сдаваться, а учиться бороться с трудностями. Что надо думать о родных. Они в меня столько вложили, надеются на меня, хотят, чтобы я была счастлива… — Девушка на мгновение замолчала, припоминая. — Да, еще она говорила, что самые главные события моей жизни — впереди…
Я невольно улыбнулась, потому что последняя фраза напомнила мне стандартное цыганское гадание. Клава удивленно вскинула на меня глаза и снова опустила их. Я успела заметить, что глаза у нее необычные — зеленые с коричневыми крапинками.
— Так что я в общем все поняла, что не должна была так поступать, и… (наша беседа никому не нужна, — хотела было докончить девушка, но потом, видимо, сочла такую прямолинейность бестактной и закончила по-другому)… если вы все равно хотите поговорить, тогда — конечно…
— Но я вовсе ничего не утверждаю по поводу того, должна ты или не должна поступать так или иначе, — слегка наигранно удивилась я. — В конце концов, это твоя жизнь…
Клава, как и ожидалось, наигрыша не заметила.
— То есть вы считаете, что я поступила правильно?! — искренне изумилась она и впервые поглядела мне прямо в глаза. Я выдержала ее взгляд.
— Ничего я не считаю, — ворчливо возразила я. — Посуди сама — как я могу вообще что-то считать, пока не знаю всех обстоятельств!
— То есть вы хотите сказать, что бывают такие обстоятельства… — медленно, но упорно начала Клава.
— Да, да, да! — быстро остановила ее я. — Вот, например, в некоторых племенах человек, случайно нарушивший табу, считал, что этим он обрек на смерть все племя, и, чтобы искупить ошибку собственной кровью и умилостивить богов, убивал себя. А древние греки выпивали чашу с ядом на пирах, специально для этого созванных, тогда, когда им казалось, что они уже совершили в этой жизни все, что могли. А индийские верущие — джайны — видят высшее проявление благодати в том, чтобы умереть от голода, так как при этом они не поедают никаких других живых существ. А в одном из штатов Австралии недавно приняли закон, что смертельно больной человек может не мучить себя и близких, а выбрать для себя легкую смерть — эвтаназию…
— Ну, это все… — несколько разочарованно протянула Клава.
— Не имеет к тебе отношения? — подсказала я. — Но ты расскажи, что имеет, и тогда у нас будет, о чем говорить.
— Вы будете смеяться…
— Ты что, с ума сошла, что ли! — возмутилась я. — Человек по какому-то поводу три дня в реанимации валяется, а я, видишь ли, смеяться буду! Ты за кого меня держишь?!
Здесь Клава, по-видимому, уловила скрытую иронию и сдержанно улыбнулась.
— Понимаете, я и сама толком не могу объяснить. Даже себе…