Ваш покорный слуга кот

– Здравствуйте, простите, что долго не давал о себе знать, — кланяется Тофу-кун, его напомаженная, тщательно причесанная голова, как всегда, блестит. О человеке нельзя судить, как о балаганном актере, только по его волосам, но в своих белых, туго накрахмаленных хакама[137] Тофу-кун действительно очень походил на подручного знаменитого учителя фехтования Сакакибара Кэнкити. Поэтому он казался нормальным человеком лишь от плеч до пояса.

– И как это ты надумал прийти в такую жару! Ну, что ты стоишь? Проходи, — сказал Мэйтэй-сэнсэй, словно он был здесь хозяином.

– А, сэнсэй! Как давно мы не виделись!

– Да, давненько, с самой весны, с того самого дня, когда ты присутствовал на занятии кружка декламаторов. Между прочим, ваш кружок еще существует? — И, не дожидаясь ответа, Мэйтэй продолжал: — Ну как, ты больше не выступал в роли Омии? Тогда у тебя здорово получилось, я аплодировал изо всех сил, помнишь?

– Как же, ваши аплодисменты меня вдохновили, и я сумел доиграть до конца.

– Когда вы теперь думаете собраться? — спросил хозяин.

– Вот отдохнем июль и август, а в сентябре думаем устроить грандиозный вечер. Нет ли у вас какой-нибудь интересной идеи для нас?

– Да как тебе сказать, — без особого энтузиазма ответил хозяин.

– Тофу-кун, а не возьмете ли вы мое сочинение, — предложил Кангэцу-кун.

– А что ты написал? Верно, что-нибудь интересное…

– Пьесу, — гордо ответил Кангэцу-кун. Все трое, пораженные, уставились на Кангэцу-куна, даже позабыв съехидничать.

– Пьеса — это здорово. Комедия или трагедия? — оправившись от изумления, промолвил Тофу-кун. А господин Кангэцу с еще большим апломбом продолжал:

– И не комедия и не трагедия. Сейчас много кричат о театре, новом и старом. Я решил создать новое направление в театральном искусстве и сочинил хай-пьесу.

– Позволь, позволь. Какую пьесу?

– Я сказал: хай-пьесу, что значит пьесу в стиле поэзии хайку. После такого заявления и хозяин и даже Мэйтэй-кун буквально опешили, и лишь Тофу-кун не унимался:

– Что она собой представляет?

– Пьеса моя в стиле хайку, поэтому я старался избегать длиннот и ограничился одним актом.

– О!

– Начну с декораций, они тоже должны быть предельно простыми. На середину сцены ставим огромную иву. От ствола в правую сторону отходит ветка, на ветку сажаем птицу.

– Хорошо, если твоя птица будет сидеть смирно, — забеспокоился хозяин.

– Ничего страшного, привязать ее за ногу к ветке — и вся недолга. Под деревом — лохань с водой. В ней, сидя к зрителям вполоборота, купается красавица.

– Это типичный декаданс. Главное, кто согласится играть роль женщины? — спросил Мэйтэй.

– За этим дело не станет. Наймем натурщицу из художественной школы.

– А что скажет департамент полиции? — снова забеспокоился хозяин.

– Но мы ведь не будем показывать пьесу широкой публике. Если так рассуждать, то студентам художественной школы тоже нельзя разрешать писать с натуры.

– Они учатся, а не просто разглядывают натуру.

– Сэнсэй, пока вы будете придерживаться таких взглядов, Япония не достигнет прогресса. Театр такое же искусство, как и живопись, — горячо защищал свои позиции Кангэцу-кун.

– Прекрати спор. Скажи лучше, что у тебя там дальше, — Тофу-кун очень заинтересовался сюжетом пьесы, очевидно со временем он собирался поставить ее.

– На сцену по ханамити[138] выходит с тростью поэт Такахама Кёси. На голове у него тропический шлем, на плечах шелковое хаори, подол полотняного кимоно заткнут за пояс, на ногах полуботинки. Хотя он и одет, как армейский подрядчик, но держаться должен как поэт. Когда он по ханамити сходит на сцену, то поднимает голову, устремляет вперед вдохновенный взгляд и видит огромную иву, под сенью ивы купается светлокожая женщина. Пораженный Кёси смотрит вверх. На длинной ветке ивы сидит ворон и неотрывно следит, как купается женщина. В течение пятидесяти секунд продолжается восторженное созерцание этого зрелища. Затем он громко читает: «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу». В это время раздается стук колотушек и дают занавес… Как вы находите? Что, не понравилось? Ну, знаешь, гораздо лучше играть роль Кёси, чем Омии.

Тофу-кун почувствовал неудовлетворенность.

– Очень уж сухо. Хотелось бы поставить более проникновенную пьесу.

До сих пор Мэйтэй сидел спокойно, но он не такой человек, чтобы долго молчать.

– Только и всего? Смешно! И это ты называешь хай-пьесой.

– По мнению Уэда Бин-куна, стихи в стиле хайку и юмор — явления отрицательные, это признаки гибнущей страны. Хорошо сказано, достойные Бин-куна слова. Попробуй поставить свою нелепую вещь. Только подвергнешься насмешкам Уэда-куна. Главное, так мало действия, что не поймешь, пьеса это или фарс. Извини, Кангэцу-кун, но ты лучше точи шарики в своей лаборатории. Сколько бы сот хай-пьес ты ни сочинил, они останутся признаком гибнущей страны, и только.

Кангэцу-кун вспылил и пустился в ненужные объяснения:

– Вы считаете мою пьесу нединамичной? А я думал, что она как раз очень динамична. Вот когда Кёси-сэнсэй заставляет ворона влюбиться в женщину, — «И ворон влюбился в прекрасную купальщицу», — это место я считаю очень динамичным.