Ваш покорный слуга кот

«Неужели и это не произведет желаемого эффекта», — было написано у нее на лице. При одном упоминании имен крупных ученых или профессоров хозяин преисполнялся благоговения, к дельцам же, как ни странно, он не питал почти никакого уважения. Он был твердо убежден, что учитель гимназии на две головы выше любого дельца. А если бы даже у него и не было такого убеждения, то все равно весьма сомнительно, чтобы он со своим неуживчивым характером мог снискать расположение деловых людей. С этой мыслью хозяин уже давно примирился и был совершенно равнодушен к радостям и печалям людей, на благодеяния со стороны которых он не рассчитывал. Поэтому во всех вопросах, не имеющих отношения к научному миру, он был совершеннейшим профаном, и это проявлялось особенно ярко, когда речь заходила о деловом мире: он не имел никакого понятия о том, кто к нему принадлежит, чем там занимаются. А если бы даже и знал, все равно не смог бы испытывать к этому миру чувство покорной учтивости. Ханако и во сне не могло присниться, что где-то на земле, под одним с ней солнцем обитает такой чудак. Ей не раз приходилось иметь дело с людьми разного положения и разного нрава, и стоило ей только сказать: «Я — жена Канэда», — как тотчас же перед ней широко распахивались двери в любое общество, она была вхожа к любому человеку, какое бы высокое положение он ни занимал. Поэтому она была уверена, что достаточно будет сказать этому зачахшему в четырех стенах престарелому сэнсэю: «Я живу в угловом особняке, на противоположной стороне переулка», — чтобы тот, не спросив даже, чем занимается ее муж, пришел в неописуемый восторг.

— Ты знаешь, кто такой Канэда? — пренебрежительным тоном спросил хозяин Мэйтэя.

— Конечно, знаю. Канэда-сан друг моего дяди. Недавно они вместе были на пикнике, — серьезно произнес Мэйтэй.

— Гм! А кто твой дядя?

— Барон Макияма, — ответил Мэйтэй еще серьезнее. Хозяин хотел что-то возразить, но не успел он раскрыть рта, как Ханако резко повернулась к Мэйтэю и внимательно посмотрела на него. Лицо Мэйтэя, который сегодня поверх кимоно из цумуги надел еще кимоно из заморского шелка, оставалось бесстрастным.

— Ах, значит, вы господина Макияма… Кем же вы ему приходитесь? Извините великодушно, я этого совсем не знала. Мой муж часто повторяет: «Мы всем обязаны господину Макияма».

Она вдруг заговорила вежливым тоном и в довершение всего склонилась перед Мэйтэем в низком поклоне.

— Э, полноте, — засмеялся Мэйтэй. Хозяин был совершенно сбит с толку и только молча наблюдал за происходящим.

— Он просил господина Макияма позаботиться и о будущем нашей дочери…

— Вот как?

Даже для Мэйтэя это прозвучало слишком неожиданно, и он не мог скрыть удивление.

— Вообще-то многие просят ее руки, но ведь мы люди с положением и не можем отдать ее за первого попавшегося…

— Совершенно справедливо, — ответил Мэйтэй, постепенно успокаиваясь.

— Вот я и пришла поговорить с вами, — заговорила Ханако своим прежним высокомерным тоном, обращаясь к хозяину. — Говорят, к вам часто заходит человек по имени Мидзусима Кангэцу. Что он собой представляет?

— А для чего вы спрашиваете о Кангэцу? — неприязненно спросил хозяин.

«Наверно, это связано с замужеством их дочери и им хочется все о нем разузнать», — догадался Мэйтэй.

— Было бы очень хорошо, если бы вы рассказали мне о нем.

— Значит, вы сказали, что хотите выдать свою дочь за Кангэцу, — начал было хозяин, но Ханако тут же заставила его замолчать:

— Никто этого не хочет. У нас предложений сколько угодно, так что ничего страшного не случится, если он не женится на ней.

— Тогда вам нечего о нем расспрашивать, — вспылил хозяин.

— Но скрывать тоже не стоит, — с угрозой в голосе заметила Ханако.

Мэйтэй сидел между ними и, держа свою серебряную трубку наподобие гумпай-утива [63], выкрикивал про себя: «Хаккэ, ёй-я, ёй-я!»

— А сам-то Кангэцу говорил, что непременно хочет жениться на ней? — спросил хозяин в упор.

— Сам он этого не говорил, но…

— Но вы думаете, что хочет? — сказал хозяин, очевидно понимая, что с такой женщиной надо говорить только так.

— До этого дело не дошло… Но Каигэцу-сан, наверное, не прочь жениться на нашей дочери. — Ханако попыталась исправить положение как раз в тот момент, когда она уже была оттеснена к самому краю арены.

— А Кангэцу как-нибудь выказал свои чувства к вашей дочери? — спросил хозяин, всем своим грозным видом как бы говоря: «Попробуй только скажи, что выказывал», — и откинулся назад.

— Должно быть, примерно так.

На этот раз «лобовая атака» не достигла цели. Даже у Мэйтэя, который до сих пор с интересом наблюдал за происходившей сценой, корча из себя арбитра, слова Ханако вызвали любопытство. Он отложил в сторону трубку и весь подался вперед.

— Кангэцу даже писал вашей дочери любовные письма? Вот здорово! Еще один анекдот в Новом году прибавился, будет что рассказать, — радовался он про себя.

— Если бы только любовные письма! Хуже! Да как будто вы не знаете, — язвительным тоном сказала Ханако.

Хозяин, словно помешанный, повернулся к Мэйтэю и спросил:

— Тебе что-нибудь известно об этом?