Ваш покорный слуга кот

— А ты как думал? Доклад без выводов — что европейский обед без десерта… Будьте внимательны, перехожу к выводам… Итак, если на вышеприведенную формулу взглянуть с точки зрения теории господ Вирхова и Вейсмана, то, безусловно, необходимо допустить априорное наследование формы. Далее, несмотря на существование веских доводов о том, что апостериорность не является наследственной, необходимо признать, что духовный склад, соответствующий этой форме, до некоторой степени является ее неизбежным следствием. Таким образом, можно предположить, что и в носах детей, которые родились от обладателей носов, несоответствующих их общественному положению, имеются отклонения от нормы. Возьмем Кангэцу-куна. По молодости лет он, наверное, не может обнаружить отклонений от нормы в устройстве носа у дочери Канэда. Но инкубационный период у такого рода наследственности очень велик, поэтому она может проявиться в любой момент; достаточно оказаться в другом климатическом поясе, чтобы нос начал бурно расти и мгновенно достиг размеров носа достопочтенной матушки. Учитывая эти обстоятельства и научные доводы Мэйтэя, представляется наиболее целесообразным воздержаться от данного брака; я думаю, что, не говоря уже о нашем уважаемом хозяине, даже у почивающего здесь господина кота не будет никаких возражений на этот счет.

Хозяин не спеша поднялся и заговорил очень горячо и убедительно:

— Ну, разумеется! Кому нужна дочь таких типов! Смотри, Кангэцу-кун, не женись на ней!

Для того чтобы каким-нибудь образом выразить свое согласие, я мяукнул два раза: «Мяу, мяу». Судя по виду Кангэцу-куна, нельзя было сказать, чтобы его взволновала тирада Мэйтэя.

— Что ж, — сказал он, — если мои уважаемые учителя придерживаются такого мнения, то я мог бы и воздержаться, но если она примет мой отказ близко к сердцу и заболеет, то вина падет на меня…

— Ха-ха-ха, и будешь ты без вины виноватым!

Лишь один хозяин отнесся к словам Кангэцу серьезно.

— Что за глупости! Ведь у такой тупицы дочь должна быть абсолютным ничтожеством! Подумать только, пришла первый раз в дом и давай налетать на хозяина. Спесь из нее так и прет, — выпалил он, задыхаясь от злости. За забором снова послышался дружный хохот. Потом один закричал: «Оболтус спесивый!» «Не хочешь ли переехать в дом побольше!» — подхватил другой. Третий во всю глотку заорал: «Я тебе очень сочувствую, но сколько бы ты ни пыжился, ты всего-навсего жалкий трус!»

Хозяин вышел на галерею и заорал голосом, не уступающим по силе голосу противника:

— Прекратить шум! Остановились нарочно у самого забора…

— Ха-ха-ха, дикий чай, дикий чай! — тут же посыпался на него град оскорблений.

Хозяин, взбешенный такой наглостью, схватил трость и выскочил на улицу. «Вот здорово! Давай, давай!» — захлопал в ладоши Мэйтэй. Кангэцу только ухмылялся, покручивая шнурок своего хаори. Через отверстие в заборе я проник на улицу и оказался рядом с хозяином, который со скучающим видом стоял, опершись на трость. На улице не было ни души.

Глава IV

Я по— прежнему посещаю усадьбу Канэда. Теперь нет необходимости объяснять, что значит «по-прежнему», ибо уже известно: «по-прежнему» равно «часто», возведенному в квадрат. То, что сделано однажды, хочется повторить еще раз, а испытанное дважды хочется испытать и в третий раз. Любопытство присуще не только человеку, оно даже кошкам дано от рождения. Когда одно и то же действие повторяешь несколько раз, его можно считать привычкой, а постепенно привычки у нас, точно так же как и у людей, превращаются в жизненную необходимость. И если у кого-нибудь возникнет недоумение, зачем я так часто наведываюсь в усадьбу Канэда, то, прежде чем ответить на этот вопрос, я хотел бы спросить: «А почему люди вдыхают через рот и выпускают через нос дым? Если уж люди без зазрения совести вдыхают то, что и для желудка вредно и кровообращению не способствует, то и я не хочу, чтобы меня слишком сурово укоряли за частые визиты в усадьбу Канэда. Ведь усадьба для меня что табак».