Ваш покорный слуга кот

— Это действительно в стиле Мэйтэя. Очень интересно, — неизвестно почему вдруг начал восхищаться Судзуки-кун. Теперь он говорил уже иначе, чем в отсутствие Мэйтэя. Может быть, все умные так поступают.

— Что тут интересного? — воскликнул хозяин; казалось, он до сих пор продолжал злиться на Мэйтэя.

— Весьма сожалею об этом, но ведь я стараюсь загладить свою вину, буквально сбился с ног в поисках павлиньих языков или еще чего-нибудь подобного. Не сердись, пожалуйста, наберись терпенья. Однако коль скоро речь зашла о трактатах, то я вам сообщу удивительную новость.

— Ты каждый раз сообщаешь удивительные новости, с тобой надо держать ухо востро.

— Но сегодняшняя новость и правда удивительна. Тебе известно, что Кангэцу начал писать докторскую диссертацию? Я никогда не думал, что Кангэцу, человек с необыкновенно развитым чувством собственного достоинства, займется такой чепухой, как писание докторской диссертации. Забавно, ему, оказывается, все же свойственно влечение к женскому полу. Послушай, об этом нужно немедленно сообщить Носу. Поди ей во сне снятся доктора желудевых наук.

Услыхав имя Кангэцу, Судзуки-кун принялся делать хозяину знаки: не говори, мол, не говори. Но хозяин ничего не понял. Слушая страстную проповедь Судзуки-куна, он проникся сочувствием к дочери Канэда, но теперь, когда Мэйтэй все время твердил: «Нос, Нос», — он вспомнил о недавней ссоре с Ханако и почувствовал легкое раздражение. Однако известие о том, что Кангэцу взялся за докторскую диссертацию, явилось для него лучшим подарком. Поистине оно было самой сенсационной за последнее время новостью. Впрочем, не просто сенсационной, а вместе с тем и радостной и приятной. В конце концов, дело не в том, женится Кангэцу на дочери Канэда или нет. Важно, что он станет доктором наук. Нет, хозяин не боялся, что он сам, как неудачная деревянная статуэтка, не покрытая позолотой, проваляется где-то в углу мастерской скульптора, ожидая, пока ее источат черви, но ему очень хотелось, чтобы удачная скульптура как можно быстрее была покрыта позолотой.

— Это правда, что он начал писать диссертацию? — с жаром спросил хозяин, не обращая ни малейшего внимания на Судзуки-куна.

— Какой ты, право. Всегда во всем сомневаешься. Впрочем, я не знаю точно, какая у него тема: желуди или механика повешения. Ясно лишь одно: коль скоро диссертацию пишет Кангэцу, то обязательно получится нечто такое, что сильно озадачит Нос.

Всякий раз когда Мэйтэй беззастенчиво произносил слово «нос», Судзуки-кун начинал проявлять признаки беспокойства. Но Мэйтэй ничего не замечал и продолжал как ни в чем не бывало:

— Я после нашего разговора опять занимался исследованиями в области носа и недавно открыл, что в «Тристраме Шенди» есть рассуждение о носах. Жаль, что Стерну нельзя показать нос госпожи Канэда, он послужил бы для него прекрасным материалом. Весьма прискорбно, что этот Нос так и погибнет безвестным, хотя у него есть все основания, чтобы сохранить о себе память среди потомков. Когда Нос явится сюда в следующий раз, я постараюсь сделать с него набросок, который будет служить руководством по эстетике, — как обычно, болтал Мэйтэй все, что ему приходило на ум.

— Говорят, что дочь госпожи Ханако хочет выйти замуж за Кангэцу, сообщил хозяин сведения, только что полученные им от Судзуки-куна. Судзуки-кун сделал недовольную гримасу и принялся изо всех сил подмигивать хозяину. Однако тот упорно не замечал усилий Судзуки-куна.

— Довольно странно, неужели дети даже таких родителей способны на любовь. Скорее всего, это несерьезная любовь, как говорится, любовь с кончика носа.

— Ну и что, пусть с кончика носа. Все-таки будет хорошо, если Кангэцу женится на ней.

— Хорошо? Но разве буквально на днях ты не выступал против этого брака? Сегодня, я вижу, ты почему-то размяк.

— Нет, не размяк, со мной этого никогда не бывает, но…

— Но с тобой что-то случилось. Судзуки, ты из тех, кто околачивается на задворках делового мира, так послушай, что я тебе скажу, ну хотя бы о том, что собой представляют эти Канэда. Разве мы, друзья Мидзусима Кангэцу, можем потерпеть, чтобы их дочь величали супругой этого талантливейшего человека, — ведь это все равно что сравнивать бронзовый колокол с бумажным фонариком. Навряд ли даже ты, коммерсант, будешь возражать против этого.

— Ты все такой же энергичный. Это просто замечательно. За десять лет ты нисколько не изменился, молодец! — Судзуки-кун попытался уклониться от прямого ответа.

— Ну, раз ты меня так хвалишь, то я еще разок блесну эрудицией. Древние греки очень высоко ценили гимнастику и всячески поощряли увлечение ею. Победившим в соревнованиях они даже выдавали ценные подарки. Однако, как это ни странно, не сохранилось ни одного документа, свидетельствующего о том, что когда-нибудь присваивались награды ученым за знания. Я до сих пор продолжаю удивляться этому.

— И в самом деле, странно. — Сейчас Судзуки-кун был готов соглашаться с Мэйтэем во всем.