Внимательно следя, чтобы в рюмках не оказалось дохлого прусака (были случаи!..), наскоро сервирую стол. В комнату заглядывает Наташа, мигом проникаясь расположением к импозантному старичку. Он не по летам бодро вскакивает с продавленного кресла. Целует моей жене ручку: по-гусарски, у запястья. Представляется «Вольдемаром Павловичем», хотя ожидалось что-то вроде «брата Жемчужного». Категорически отказывается ужинать — надолго не задержу, коньячку для плезира, и баста, обсудить мелочи… Наташка цветет. Поглядывает на меня: такие знакомые? откуда?! Я ничего не рассказывал ей о цыганах на базаре. Я ей вообще ничего не рассказывал.
Зачем?
«А громилы скучают на лестнице, — мелькает невпопад. — Вынести по чарке?»
— Итак, — начинает понятливый Вольдемар Павлович, едва Наташка выходит.
— Целью моего визита является загладить неприятный осадок, вполне способный остаться у вас, Валерий Яковлевич…
Он внимательно смотрит мне в лицо. Залпом, варварски опрокидывает рюмку, которую грел в ладошке. Я вдруг понимаю: он боится. Он нервничает. Сильно, до озноба, до мокрых подмышек. Цыганский барон Вольдемар не знает, как со мной разговаривать. Отсюда замашки дореволюционного юриста.
— Валерий Яковлевич, давайте начистоту?
Слабо киваю. Начистоту, значит, начистоту.
— Я старше вас, Валерочка. Я намного старше вас. И очень прошу вас: простите им. Катерина еще очень юная… Она просто не успела. И Федька, дурак, поспешил влезть. Вы его правильно отвозили. Жаль, мало.
Он наклоняется ко мне. Близко. Я вижу припудренные мешки под глазами.
Шевелятся сухие, будто лакированные губы:
— Они до сих пор… иногда…
— Что — иногда?!
— Танцуют. Идут по улице, и вдруг… Вы простите их, хорошо? Оставьте в покое. А я, со своей стороны…
Короткий, небрежный щелчок пальцами. В ответ слышен стук отворившейся двери. Когда я с ужасом понимаю, что дверь открыли снаружи, — один из громил уже входит в комнату. С новеньким «дипломатом» в лапе. Откидывается крышка.
Какие-то бумаги…
— Это дарственная, Валерочка, — громила растворяется, под гул Вольдемарова баритона. — Все честь по чести, все заверено. Знаете платную автостоянку возле Политеха?
— Знаю.
— Там стоит «Хонда» Цвет «металлик». Спросите у сторожа, он покажет. Машина ваша. Здесь все записано: номер, прочее… Мы могли бы выбрать и подороже, но тогда это привлекло бы внимание. Вы понимаете меня? Машину можете держать на стоянке сколько угодно, Хоть круглый год. Там блок гаражей… Это тоже оплачено. У вас есть права?
— Нет…
— Но водить вы умеете?
Чувствую себя Алисой в Стране Великанов. Или Джеком-Потрошителем в Зазеркалье. Очень плохо я себя чувствую.
— Нет. Жена умеет. Ее отец научил… Только на права никак не соберется сдать.
— Запишите мне данные ее паспорта. Через недельку вам позвонят, скажут, куда идти сдавать. Раньше не могу, извините…
Когда я провожал Вольдемара Павловича, на лестничной клетке обнаружился мой сын. Денис стоял на последней ступеньке, обалдело глядя на громил, сомкнувших плечи.
— Папа! Они меня не пускают! Домой! Не пускают!
И тоном ниже:
— Говорят, ты очень занят…
Тот громила, что заносил «дипломат», поймал беглый взгляд старичка. Сгорбился. Повернулся к пышущему гневом Денису.
— Хочешь дать мне в рожу? — спросил громила. — Давай.
— Вы простите их, Валерий Яковлевич, — сказал старичок, непонятно кого имея в виду. — Ладно?
Я был очень рад, когда Денис отказался.
А я — согласился.
10
Поначалу, когда принес сюда первый заказ на афиши, даже и не думал, что знакомство с директором «Блиц-Пресс КПК» может оказаться полезным. Казалось бы, что нам Гекуба, и что мы Гекубе? Ан нет! Пять процентов посреднику от суммы добытого заказа — не кот начихал. Плюс бесплатные визитки. Вот сейчас жена сосватала брошюру некоего Ф. М. Варенца «Тысяча километров по Пслу, или Туда и обратно». В их издательстве эту муть завернули, хотя автор грозился «за свой счет». Видимо, брезгливость победила. Что ж, тем лучше. Комиссионные за «километры по Пслу» выйдут явно побольше Наташкиного гонорара за редактуру. И пусть печатается «в авторской редакции», согласно желанию малопочтенного господина Варенца.
Из офиса «Блиц-Пресса» я вышел в благостном расположении духа: считай, на ровном месте полторы сотни срубил. Оное расположение еще не успело измениться, когда рядом мягко притормозила черная «Волга». Опустилось тонированное стекло:
— Добрый день, Валерий Яковлевич.