Ваш выход, княжна

– Пан Зигмунд считает, будто граф – самый большой враг людей, потому как безбожник, злодей, разрушитель спокойствия. Таких людей с этой, как её, леворюцией, много развелось. Они так себя называют: большаки. Чем больше людей изведут, тем лучше. Голодом народ морят, иноземцам всё распродали, и хоть пан Зигмунд с немцами тоже знакомство водит, а недоволен, что большаки немцам земли за просто так отдали. Воевать не хотят. Боевого духа у них нет. Покойный граф вроде по русским частям ездил, уговаривал солдат не воевать. А ещё говорил, что всех богатых надо поубивать, а их добро отобрать и между всеми поделить.

– Так разве он сам не был богатым?

Кухарка от возмущения стукнула ножом по столу:

– Свое богатство-то они, видать, проели, вот на чужое и зарились. Только я тебе скажу, мне такого добра не надо, если из-за него кого-то жизни лишили! Когда сам это добро не наживал, кровью-потом не поливал, то и ценить да беречь не станешь. Всё прахом пойдет! Как придет, так и уйдёт!

– Все кликушествуешь, Мария, – вмешался в разговор подошедший Иван.

– Ой, напугал ты меня! – махнула на него рукой вздрогнувшая от неожиданности кухарка. – Как кот к мыши всегда подкрадываешься… Знаю, ты надо мной втихомолку насмехаешься, дурой считаешь, а я многое могла бы тебе порассказать!

– Свят-свят, Мария, когда это я насмехался?

– Ладно, я не сержусь, только учти: дура-то я дура, а знаю: ты не тот, за кого себя выдаешь.

– А кто я – рыцарь Ольгерд?

– Не смейся, я всю жизнь среди богатых живу, знаю, кто хозяин, а кто слуга.

– Интересно, кто все-таки я?

– Ты – хозяин, а слугой прикидываешься. Не знаю, какая тебе от этого корысть? Может, ты что худое хочешь пану Зигмунду сделать? Гляди у меня!

– Господь с тобой, Мария, мне жизнь дорога… А ты с кем-нибудь ещё своими соображениями делилась?

– Пан Зигмунд, думаю, сам заметил. Шутил: мол, наш камердинер не иначе в па… пу… не помню, в каком-то корпусе обучался. Посмотришь, как есть изволит, – ну, чистый граф!

– И давно он так шутил?

– В аккурат перед отъездом. Я, говорит, в Бонн заеду, уточнить кое-что требуется, а тогда уж… Что "тогда" – так и не сказал. Завтра обещался прибыть, всё и узнаем.

–Узнаем… Ладно, Мария, забираю у тебя Яна.

– Так Юлия распорядилась…

– С Юлией я поговорю. Она же понимает, чтобы подготовиться как следует к приезду пана Зигмунда, мне помощник нужен.

Глава седьмая

Ольга рассказывала Альке по памяти давно прочитанный рыцарский роман "Айвенго", а поскольку книг с похожими сюжетами она прочла не одну, то путалась в изложении событий, чего Алька, впрочем, не замечал. Он просто ничего не знал о рыцарях, в чём, по мнению Ольги, было серьезное упущение Василия Ильича. Ведь именно образы рыцарей должны были воспитывать в будущих мужчинах понятия чести, добра, справедливости.

– О чем вы рассказываете, Оленька, – рыцари без страха и упрека! – передразнил её Аренский. – Вы лучше его насчет революции просветите; большевики, меньшевики, эсеры…

– Но я сама не знаю, чем они отличаются друг от друга, – растерялась Ольга. – Дядя Николя, например, считал, что это все временно, так, крестьянский бунт в масштабе страны. И что России обязательно нужен царь, как бы новомодно его ни называли.

– Не слушай его, Оля, – затеребил Алька. – Не хочу я про революцию; ты рассказывала про Робин Гуда.

– Вредны современным детям эти сказки, – не унимался Аренский. – Наслушается и будет в каждом бандите с большой дороги рыцаря искать. Отнимем у богатых – отдадим бедным! Кухарка станет управлять государством! Интересно, кто будет на кухне в её отсутствие? Ещё дедушка Крылов говорил: беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать – пирожник. Получается, сейчас твою судьбу сможет решать любой малограмотный матрос… Извини, Герасим, не хотел тебя обидеть!

– А ты меня и не обидел. Я, Василий, может, и не во всем с тобой согласен, но с некоторых пор тоже к революции отношение переменил. Вот, представь; живёшь ты не очень хорошо. Может, и впроголодь. Может, одежонку даже не на что купить, а тут приходит к тебе незнакомец и приносит кошелек, полный денег. Мол, возьми, купи себе, что нужно, и горя не будешь знать. Ты спрашиваешь, откуда это? Он и объясняет: да вот сейчас в темноте человека подкараулил, зарезал, а его деньги взял, чтобы тебе облегчение сделать. Ты возьмёшь?

– Я бы не взял, – сказал внимательно слушавший Алька.

Герасим потрепал его по голове.

– Вот и я не хочу брать чужого, да ещё и кровью политого. Почему-то большевики считают: раз человек бедный, значит – жадный, неразборчивый, и ему всё равно, какими средствами светлая жизнь строится. Я много лет прослужил на флоте. Разные офицеры там служили. И такие, что руки распускали, и пьяницы тихие. Но, в основном, были моряки отличные, Отечеству преданные. С ними любой матрос за счастье считал служить. И вот я видел в Севастополе…

Он помолчал, стиснув зубы, – воспоминание было не из приятных.