Ваш выход, княжна

Ольга не верила своим ушам.

– Как же её можно загладить, если человека нет?

– Все мы – смертные, – батька бесцеремонно оглядел девушку с ног до головы. – Как, говорите, загладим?.. Ваше имя, куда направляетесь?

– Наталья Соловьева, цирковая артистка. А направляемся мы в Мариуполь.

– Загладим мы вину тем, господа артисты, что до Мариуполя дадим вам провожатых. У вас один товарищ погиб? Зато другие останутся целы, что без нашей помощи вряд ли случится… Да, а Мишку к знахарке отвезите, на хутор. Пусть травами отпоит, а то эдак скоро на своих начнет кидаться!

Он хотел погладить по голове безутешно рыдающего Альку, но, встретив его сумасшедший взгляд, на полпути отдёрнул руку.

– За что немцы вас арестовали? – обратился он к Герасиму, решив, что тот – за главного.

Герасим привычно вытянулся перед атаманом, но в груди у него появился противный холодок: ну, как батька вспомнит служившего у него матроса. Обвинение в дезертирстве, – и ему не сносить головы! Но атлет зря опасался: в последний год перед батькой прошло великое множество людей. В довершение ко всему, матросская форма так же меняла облик человека, как и цирковая атласная рубаха.

– Немцы поначалу арестовали нас просто для проверки, а потом…

– Давай, не стесняйся, мне, как и попу, можно рассказывать все, батька в упор посмотрел на Герасима маленькими проницательными глазками, и, надо сказать, взгляд его проникал в самую душу.

Впрочем, Герасим намеренно шел ва-банк.

– Потом они нашли у нас револьверы. Директор пытался разъяснить, Герасим кивнул на распростертое тело Аренского, – что они нужны нам для номера, но ему не поверили.

– Для какого же номера? Мне тоже интересно.

– Стрельба по мишени. С завязанными глазами. У нас… Наталья Соловьева стреляет.

– Женщина-амазонка? – батька однако был начитанным. – А на вид просто интеллигентная барышня. Что ж, посмотрим. Если… номер понравится, вы – свободны. И оружие дадим, какое захотите. Революция – не против искусства!

Глава двадцатая

Раненая кашлянула, глубоко вздохнула и открыла глаза. Таких глаз хлопец ещё не видел: они были не светло-голубые, как у Юлии, а темно-синие, как колокольчики на хуторском кладбище. Увидев склонившегося над нею Яна, она не испугалась, не вздрогнула и даже, кажется, не удивилась.

– Ты кто, архангел Гавриил?

– Архангел Ян, – тоже пошутил он.

– А разве есть архангел с таким именем?

– Раньше не было, теперь есть. Я – новенький, меня ещё не все знают.

Но тут она что-то вспомнила, и улыбка сползла с её лица.

– Постой, меня, кажется, ранило?

– Ранило. И ты упала.

– Упала, – медленно повторила она. – Значит, ты всё знаешь?

– Наверное, раз я тебя перевязывал.

– Ты – санитар?

– Нет, я случайно здесь оказался.

– И меня никто не искал?

– Думаю, просто некому было, – опрометчиво брякнул Ян. – Если не считать тех, кто за вами гнался. Один из них вроде интересовался. Даже мечтал вернуться, посмотреть, насмерть тебя или нужно дострелить.

Она заплакала, не приняв шутки.

– Отец! Значит, его убили!

– Ну, с чего ты взяла, – неуклюже стал успокаивать её растерявшийся юноша. – Мало ли, может, наступление началось, и он прорваться не может…

– Ты его не знаешь, – она ещё раз всхлипнула и перестала плакать. – Если бы он был жив, его бы ничто не остановило. Через все преграды прорвался бы, а за мной приехал!

– Слезы вытереть? Остался ещё кусок твоей рубашки.

– Ты разорвал мою рубашку?

– Разорвал. Раны положено перевязывать, а у меня под рукой больше ничего не было.

– Господи, – она покраснела, – что же ты ещё видел?

– Ничего такого, чего нет у других. Или ты бы предпочла истечь кровью?

– Почему ты все время ехидничаешь?

– Ты первая начала.

– А тебя действительно звать Яном?

– Конечно, зачем мне чужое имя?

– Ну, сейчас многие скрываются.

– Представляешь, я знаю одну девушку, которую почему-то звали Сережкой.

– Слишком много знаешь, – проворчала она и попросила: – Ян, помоги мне подняться.

– Зачем? Тебе нельзя подниматься, откроется рана.

– Какой ты непонятливый! У каждого бывают минуты, когда нужно ненадолго выйти.

– Хорошо, я отнесу тебя… за стог.

– Еще и подержишь, как маленькую.

– И ничего страшного не случится. Смотри на меня, как на врача.

– Ну да, рану перевязал – сразу другим стал. Теперь ты не мужчина, а евнух из гарема.

– Я не просто перевязал рану, я вытащил пулю. Хочешь поглядеть?

Ян вынул из кармана пулю, которую было выбросил, а потом еле нашел в стерне, и протянул девушке на ладони. Она вздрогнула. И тронула свинец пальцем: в крови! Будто своей смерти коснулась. Холодок даже по сердцу прошёл. Юноша отвлек её от мрачных мыслей.

– Попробуем подняться. Бери меня правой рукой за шею. Крепче. Так. Теперь я смогу взять тебя на руки. Что? Оставить тебя одну? А если ты упадёшь?

– Придешь и поднимешь, – хмыкнула девушка. – А пока я попробую сама.

Она покачнулась.

– Иди-иди, это ничего, от потери крови слабость. Врач! Если уж совсем меня скрутит, никуда не денешься, позову…

Ян привалился с другой стороны к стожку и слушал, как она, постанывая, расстегивает галифе. Потом она позвала.

– Ян, помоги!