Ваша С.К.

       Прасковья отступила от экипажа, и Светлана, задрав рубаху, спрыгнула наземь. Бурый бросился вперёд и воротился, неся в зубах оброненную княжной туфлю.

       — Не может того быть, чтобы не было его в избе. Да граф шага ступить не может. Плохо искала, подруженька! Бурый, за мной!

       И княжна, обувшись, со всех ног бросилась к избе. Прасковья за ней. Бурый впереди.

Глава 15 "Федоровская тайнопись"

       Фёдора Алексеевича всего перекосило, когда на его закрытые глаза легло два медных сестрорецких рубля. И не то, чтобы упырь был суеверным, просто, раз, весил этот рубль огого сколько и еле умещался на веке, и два — и это было самым важным — с некоторых пор, а вернее целых три года назад, Фёдор Алексеевич зарекся прикасаться к изделиям из меди. Причём, не в силу безграничной своей любви к золоту. Хотя что скрывать, золотые запонки с жемчугами княжеский секретарь любил выставлять на всеобщее обозрение. И сейчас они сверкали, точно дорогое украшение на тонких женских запястьях, которые он пытался отодрать от своих щёк вместе с медяками.

       — Да что же вы за упрямец у меня такой! — проворковал над ним приятный женский голосок. — Куда ж вы, миленький, с такими синячищами к людям-то сунетесь…

       Фёдор Алексеевич тряхнул головой и, поймав в ладонь обе монеты, сел. Высокая худенькая девушка в темном скромном платье курсистки отошла от стола и села в дальнем углу приемной на деревянный стул с закругленной на манер петли спинкой. Белизной лица она превосходила свои белоснежные накрахмаленные манжеты и воротничок.

       — К живым людям я сегодня не ходок, — бросил упырь и поднялся с дивана, чтобы оправить пиджак. — Откуда рубли, не желаешь ли сообщить? — покрутил он в воздухе одной монетой, прежде чем опустить обе на блюдо подле хрустального графина для воды.

       — Не знаю, — пожала вопрошаемая худенькими плечиками. — У Бабайки спросите. Это он дал их мне, чтобы народную медицину к вам применить.

       — У князя из ларца вытащил, шельмец! — сощурился упырь. — Да на такой медяк, Олечка, лошадь купить можно, коль в знающие руки попадет, горе ты мое луковое! С Петровских времён этот рубль, дороже «пугачевского» будет! Да что с тобой толковать, темнота… Впрочем, умеешь пользоваться крылатым пером и на том спасибо…

       Пользоваться стенографией Олечка Марципанова научилась на курсах еще при жизни, только после смерти ни одна из изученных ей систем не пригодилась: ни Габельсбергера, ни Штольце.

Зато пригодились быстрые ручки, а загробной теории ее живо обучили. Не по книжке Иванина, о которой князь Мирослав узнал в середине прошлого столетия из журнала «Современник», ее он показал юной стенографистке ради интересу. Тарабарской грамоте Федор Алексеевич обучал Олечку лично, а когда для обучения перестало хватать ночи, в ход пошли дни, а светлыми днями обычно творятся ещё и дела темные.

       Олечкина скоропись требовалась, когда собирались в кабинете князя «калики перехожие» — простыми словами, не сильно провинившаяся нечисть, сосланная решением единоличного княжеского суда в дали и веси земли русской для собирания легенд и преданий, а по-простому — сказок, для Русского Географического Общества, с которым у князя имелась соответствующая договоренность. Рассказывала свои истории нечисть, как водится в народе, рьяно и пьяно жестикулируя, да еще и с использованием подручных средств — так сказать, для пущей наглядности сказочного повествования. На первых порах Олечка засматривалась, заслушивалась и зашугивалась от новых старых сказок, отчего не всегда успевала дословно записать речи говорящих, и приходилось нерадивой стенографистке додумывать недослушанное, но это было их с Фёдором Алексеевичем маленьким секретом.

       — На то стенография эта и тайнопись, — усмехался княжеский секретарь, когда приходилось сочинять целую сказку. — Никто не узнает… Кроме Мирослава. Только он, кроме нас с тобой, умеет прочитать старые воззвания, выбитые на монастырских колоколах.

       Эту парочку князь иногда в шутку величал своей «компанией писак», чьими услугами по тайнописи пользовался сам Петр Великий. Тот самый, чьи наследники не сумели перелить пушки в монеты, и потому сестрорецкие рубли так и не были пущены в оборот и уже долгое время пылятся в коллекциях нумизматов и заодно в ларце князя Мирослава. Только у князя рубли были бесценные, потому как подаренные самодержавной рукой Екатерины Великой.

       Федор Алексеевич мог бы рассказать это все своей женище, жене невенчанной, но махнул рукой, чтобы Олечка не вздумала лезть к нему сейчас с расспросами, и глянул в сторону клетки, в которой копошилась целая дюжина мышей. Одно загляденье — да за такую плату госпожа Буфница обязана принести на бесшумных совиных крыльях настоящие сведения о графе фон Кроке, а не всевозможные сплетни трансильванских сорок.

       — Этот рублик ещё в качестве гирьки хорошо использовать. На аптекарских-то весах, чтобы опиум в верном количестве отмерять… Чтоб не для «малинки» в винцо для увеселения духа, а для богопреставления хватило!