Ваше Благородие

Русские войска, взяв инициативу в свои руки, быстро продвинулись вперёд и заняли предместья крепости. Турки были обложены по всему фронту и больше уже не могли использовать своё преимущество в коннице, лишившись всякого маневра. Они ещё попробовали было ударить ночью, предприняв вылазку, но были отбиты с большим для себя уроном.

На всех опасных направлениях против них были выставлены орудия и плотные пехотные порядки. Турецкие батареи были с ходу подавлены превосходящей мощью артиллерии русских. Тут очень помогало то, что все их расположение и оборонительные сооружения были уже заранее известны, и атакующие войска действовали по чёткому плану. В осаде войска Олица засиживаться явно не собирались, и в ночь с 20 на 21 февраля был объявлен генеральный штурм.

Под грохот орудий и маршевую дробь барабанов русские войска пошли на штурм батальонными и полковыми колоннами. Атакующий их порыв был настолько стремительным и точным, что турки один за другим бросили свои оборонительные ретраншементы и всей массой ринулись в город. Войска Олица преследовали их по пятам, не давая возможности, остановится и организоваться для отпора. Основная масса отступающих в панике ринулась в сторону главного замка, который находился на одном из островов Дунайской протоки. Командующий турецкой армией приказал поднять мост, чтобы русские не прорвались по нему в цитадель. Тысячи турецких пехотинцев, бросив личное оружие, кинулись вплавь, пытаясь найти спасение на острове. Многие из них так и утонули в холодных водах огромной реки.

Общие потери русской армии при генеральном штурме составили 179 убитых и 820 раненых. Потери турок только лишь убитыми составили более 8 тысяч человек.

Напротив замка были немедленно выставлены русские батареи, которые начали вести непрерывный огонь по противнику. Самыми первыми были подавлены огрызающиеся огнём батареи турок. Затем огонь перенесли на защитные бастионы и на центральную цитадель замка. Шанса отбиться у гарнизона уже не было.

Генералом Олицом был предъявлен ультиматум о немедленной сдаче замка, иначе решительный штурм, и всем смерть!

Отдельная егерская команда занимала место чуть западнее двух длинных Дунайских притоков, и большие заросли камыша, словно заросли бамбуковых джунглей, охватывали тут огромные площади поймы. В двух верстах к востоку лежала крепость Журжи, взятая два дня назад. Вот-вот должен был капитулировать и весь оставшийся гарнизон замка, подвергавшейся непрерывному обстрелу в течение последних двух суток. Прогремевший оглушительный взрыв порохового склада, наделавший множество разрушений в самой цитадели, поставил точку в этом обстреле. Турки запросили капитуляции.

В команде потерь не было, получили лёгкие ранения трое егерей из новеньких, да осколком от разорвавшейся неизвестно чьей бомбы резануло мышцу на ноге у Потапа, и теперь он прыгал на одной, отказавшись на отрез, идти в лазарет. Активных боевых действий здесь больше пока не предполагалось и, зашив да перевязав всем раны, этих страдальцев оставили пока в команде.

– Пара недель стояния тут точно будут, пока всё вокруг здесь уляжется, а потом как доставить на главную квартиру стреноженного Потапа, уже и придумаем, – ответил Лёшка Никитичу на вопрос, что с ним делать.

Сам же он крикнул тройку Живана и направился к ближайшей протоке. Нужно было проверить посты, а потом уже идти для доклада в штаб. Нормально поговорить с самого момента выхода из Бухареста с фон Оффенбергом пока ещё возможности не было. Главный разведчик и «по совместительству» картограф дунайской армии был очень занят подготовкой к штурму и послал Лёшку при встрече «позаниматься немного делом», а не донимать высокое начальство докладами о своих подвигах. О которых, кстати, оно и так было уже весьма так качественно осведомлено.

– В общем, придешь, Егоров, как турки сдадутся, – буркнул усталый от недосыпа немец, и Лёшка, как и было ему сказано, «пошёл воевать турку».

Теперь же вокруг было спокойно, и душа прапорщика требовала определённости.

Оставался ещё для проверки самый дальний пост, где сейчас стояла в секрете тройка Тимофея, и Лёшка, не спеша, шёл к нему, беседуя с Живаном. Серб уже совсем неплохо разговаривал по-русски, да и ранее его легко можно было понять. Очень близки между собой были родственные по своей сути русский и сербские языки, так же, впрочем, как и сама культура и единая православная вера этих братских народов.

Разговор опять зашёл на тему пан славянизма и о формировании единой великой страны под знаменем Российской империи. Последним препонам для этого, по словам Милорадовича, была дряхлеющая оттоманская Порта.