Ваше Благородие

– Да, слышал я про это, – кивнул ротмистр, – потрепали вы их, конечно, хорошо, но жив их отряд, нет-нет, а мелькают они на нашем берегу, рыщут, словно те волки, и вырезают наши малые отряды напрочь до единого солдата, любого, кто им под руку попадётся, режут, и даже мирных насмерть секут. Мирные ведь им сейчас словно предатели. Вон они как все в наше подданство просятся.

– Так пущай они бы просто в бою врагов убивали, нет же – и пытают ещё того, кого только в плен смогли взять, ох и жутко пытают, Алексей.

Ладно, сейчас не про это. В общем, генерал Олиц перед смертью оставил в Журжи шесть сотен солдат при офицерах и под началом секунд-майора Гензеля, а весь его корпус двинулся обратно в Бухарест. Пожалуй, это и правда был весьма неосмотрительный шаг. Крепость-то была сильно разрушенной нашим штурмом, гарнизон в ней остался слабый, а напротив, на правом берегу реки стоит мощная турецкая крепость Рущук, с большим гарнизоном и полевым войском при ней. И вот в конце мая почти пятнадцать тысяч турок переправились на наш берег на многих судах и высадились чуть ниже по реке. Видать, они не думали затевать долгой осады и хотели взять нашу крепость быстрым штурмом, в отряде у них на тот момент было всего-то два мелких орудия. Гензель, как и положено отважному офицеру, повёл сам своих солдат на вылазку, но был отбит после чего и закрылся в крепости. А османы обложили крепость вокруг и сразу же без подготовки ринулись на наши укрепления. Как не превосходил неприятель русских солдат своим большим числом, однако отбили они его с большими потерями и отбросили прочь от крепости.

– Тут бы Гензелю укрепиться самому духом, воодушевить своих солдат и дальше держаться до подхода подмоги, – продолжал с жаром рассказывать Гущинский. – Однако турки начали хитрить, показали всю свою численную мощь и сказали, что сейчас им подвезут по реке много орудий, и они сравняют все форты и всех их защитников с землёй. Ну и предложили нашему майору почётную капитуляцию. Гензель почему-то посчитал, что дальнейшая оборона крепости теперь будет невозможной и начал с османами переговоры.

– С кем?! С кем он вести переговоры затеял, Алексей?! – горячился ротмистр. – Это с этими-то?! Да я с турком за один стол в карты играть не сяду, потому что у него вся колода там краплёная.

– В общем, Гензель посчитал, что выторговал у противника удачные условия по сдаче крепости. Гарнизону по ним позволялся свободный проход к Бухаресту при всей своей амуниции, со всеми тыловыми обозами, при личном оружии, барабанном бое и с развёрнутыми знамёнами.

А в это самое время на помощь к осаждённым уже рвалась дивизия князя Репнина. Войска шли ускоренным маршем и вот-вот должны были уже к ним поспеть!

К тому моменту, как осаждённые вышли из крепости, наши войска были всего лишь в нескольких часах хода! Гневу князя Репнина и, как сказывают, самого Долгорукова не было предела! Когда этот Гензель с эдаким пафосом докладывал об его самой почётной капитуляции по всем европейским меркам (это с его слов), Репнин собственноручно разорвал сей рапорт и бросил его в лицо майора, а потом уже всех офицеров лишили шпаг и посадили под арест в подвал.

Репнин попытался было исправить всё это гиблое дело и бросился к Журже. По пути он разбил несколько турецких отрядов, но главные силы османов просто откатились назад и заперлись в крепости. Всё! У наших войск осадных пушек с собой не было, шли-то ведь они налегке, и бить бастионы Журжи было попросту теперь нечем!

Ну а потом был этот суд, вот он-то и приговорил всех офицеров Гензеля к смертной казни через расстреляние перед общим строем. Теперь вот только осталось дождаться решения самой матушки императрицы, – показал ротмистр пальцем наверх.