Ваше благородие

– Похвально, господин зауряд-прапорщик, – сказал генерал-лейтенант Медведев, – идите, голубчик, исполняйте свои обязанности. Наслышан о ваших стрелковых успехах и о пристрелке всех винтовок вашей роты. По весне у нас пройдут несколько соревнований по стрельбе, конным гонкам и гимнастике. Надеюсь увидеть вас в числе победителей.

– Рад стараться, ваше превосходительство, – я повернулся и вышел из кабинета.

Надев шашку, я стал дожидаться подполковника Скульдицкого, чтобы уточнить, как прошла жандармская операция.

Наконец, подполковник Скульдицкий вышел из кабинета директора корпуса.

– Однако у меня с вами получилась небольшая кон-фузия, – со смехом сказал он, – наши волонтеры воевали в Африке с англичанами, и я поверил в сплетню, которую кто-то ловко запустил в город и в газету. Было бы вам чуть побольше лет, то я бы совершенно не сомневался, что вы действительно друг капитана Сорвиголова. Я пришел к директору с наградой для вас, а он мне рассказал эту историю. Я ее уже слышал, но подумал, что если уж такой уважаемый генерал говорит о ней как о факте неоспоримом, то вряд ли есть необходимость спорить с ним. Мои поздравления с медалью, вручаемой за заслуги в мирное время. По вашей наводке мы провели замечательную операцию. Арестовали Ульянова, Кобу и Камо. Скоро будет суд над ними. «Столыпинских галстуков» они избежат, но надолго будут изолированы от общества.

– России революция не нужна, но если власть не будет сама себя реформировать, – сказал я, – то реформу проведут восставшие пролетарии под руководством дворян и интеллигенции. И реформа будет проводиться по правилу:

Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем.

И обратите внимание на припев, что «это есть наш последний и решительный бой». Это все является программой их действий на ближайшие годы, и как только государство ослабнет, вот тут они и появятся. Чего мне объяснять вам это, вы сами назубок знаете текст «Интернационала».

– Все-таки зря вы не идете к нам, – сказал подполковник Скульдицкий, – это бы и было начало реформы правительства.

– Господин подполковник, – ответил я, – вот когда царь перестанет разгонять Государственную думу и если власть его будет ограничена законами, то тогда можно вернуться к вашему предложению. А до этого все это бесполезно. Чем больше отрубать голов у гидры революции, тем больше будет вырастать голов. Если гидру не подкармливать беднейшими слоями и обиженными правительством интеллигентами, то гидра сама исчезнет или станет настолько маленькой, что на нее никто не будет обращать внимания.

– Тихо вы, – оглянулся по сторонам жандарм. – Вы про ограничения самодержавия не вздумайте где-то сказать. Сами погибнете и невинных людей за собой потянете. Помните, я обещал вам показать одного человечка, который в будущее заглядывает намного дальше, чем вы?

– Помню, – сказал я, подозревая что-то нехорошее. Что можно ждать от жандарма даже после вручения награды от него?

– Тогда пойдемте, – предложил подполковник, – не люблю откладывать срочные дела в долгий ящик.

Выезд подполковника стоял на стоянке у здания генерал-губернатора. Ни дать ни взять, а персональная машина мощностью одна лошадиная сила.

Ехать оказалось недалеко. Это была больница на окраине, которая с легкой руки Антона Павловича Чехова получила общее название на всей территории Российской империи как «палата номер шесть». Дурдом, одним словом.

Подполковника Скульдицкого встретили там как родного человека. Вопреки законам природы и физики, одинаковое здесь притягивается, а противоположное отталкивается. Место Ньютона здесь свободное, и кто раньше сформулирует законы общественной жизни, тот быстрее получит всемирную славу. Старина Фрейд до этого не додумался. У него всем миром управляет эрекция и течка, а вот первооснова ускользнула от его внимания.

– Покажите нам Крысякова, – сказал подполковник главному врачу.

Нас подвели к двери и приоткрыли маленькую дверцу, за которой скрывался глазок, диаметром примерно в десять сантиметров.

В палате стояла одна койка, привинченная к полу, и бесновался человек, выкрикивающий хрипловатым голосом непонятные для людей первой декады двадцатого столетия фразы:

– Вы не имеете права. Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик. Меня знает сам товарищ Горбачев. Я буду жаловаться в Организацию Объединенных Наций. Мы вас всех танками подавим. Смерть фашистским оккупантам. Наше дело правое. Мы победим. Победа будет за нами. Мы можем повторить. Долой международный сионизм. Да здравствует товарищ Ленин. Да здравствует Интернационал!