Ваше Величество Госпожа Рабыня

Да, оправдания в убийстве Дениса Викторовича находились легко — вот только потребность в них… в этих самых оправданиях… Ведь, застрелив Бутова, он ни секунды не сомневался, что, избавив мир от гнусного выродка, совершил благое деяние. Исполнил не только гражданский, но и, если угодно, нравственный долг.

Да, несомненно, казнь Бутова совершилась по воле Неба — иначе Надзирающий Сверху не помогал бы ему столь демонстративно: достаточно вспомнить грозу, организованную вскоре после возмездия! Но и кроме этого: на его старенькую "Ниву" в Здравнице никто не обратил внимания, Бутов не воспользовался автомобилем, а пошёл пешком через рощу, тропинка, когда этот гад поравнялся с ёлочкой, оказалась совершенно безлюдной, а по рельсам в это самое время грохотал пустой товарняк — нет, без руки Надзирающего Сверху явно не обошлось! А когда этого масонского выкормыша забрала наконец Преисподняя — с каким облегчением вздохнула Природа! Какой, сразу после казни ублюдка, пронёсся освежающий ветерок! Как радостно затрепетали листики на деревьях! И какая пришла очистительная Гроза!

Да, казнь Бутова Небом приветствовалась, но… почему через каких-нибудь пятнадцать минут после свершившегося возмездия ему был послан такой соблазн? В виде Сазонова — высвеченного фарами на перекрёстке? Без сомнения, Надзирающий Сверху хотел ему этим что-то сказать, но — что? Что Сазонова необходимо убить? Или — напротив! — ни в коем случае не трогать? Но почему "не трогать" — если музыкант ослушался своего начальника? И, значит — виновен! Виновен — да… вот только, чтобы он ни на шаг не отлучался со станции — этого Сазонову сказано всё же не было… Конечно, человек, если только он человек, а не животное, обязан угадывать невысказанную волю Начальника… И если не угадал — это его нисколько не освобождает от ответственности. Но, чёрт побери, до чего же трудно быть человеком! То есть — настоящим человеком. Угодным своему Господину.

Всеми извилинами мозга вцепившись в эту, одну из многих сотен в ходе расследования услышанных фраз, Геннадий Ильич, не притронувшись к курице, встал из-за стола и, пробормотав, — Лидок, прости, мне надо подумать, — прошёл в комнату.

Барсик, почувствовав, что в следующую секунду он будет бесцеремонно изгнан с занимаемого им кресла, не стал дожидаться сего конфуза и, в последний момент грациозно спрыгнув, отправился на кухню — пожаловаться Лидочке на грубость главы семейства.

Удобно расположившись в кресле, Брызгалов прикрыл глаза: случившееся озарение представило всё в настолько неожиданном и парадоксальном ракурсе, что от майора потребовалась полная сосредоточенность.

"Э, нет, господин Долгов, это ты мне напрасно! Не все убийства совершаются либо на бытовой почве, либо сумасшедшими, либо из корыстных соображений! А, например, оскорблённое достоинство, месть, религиозный и идеологический фанатизм — чем тебе не мотивы? Разумеется, можно, пойдя по цепочке: потребность в самоутверждении — жажда власти — корыстные соображения — всю сложную гамму чувств свести к элементарным физиологическим потребностям: к голоду и сексу, но… это же расписаться в своём полном непонимании душевных сложностей! И более — в намеренном нежелании их понимать! Что ещё может быть простительным для философа, но совершенно недопустимо для мало-мальски приличного следователя! Которому, в отличие от философа, приходится иметь дело не с абстрактными понятиями, а с конкретными людьми!"

Стоит заметить, для столь резких суждений у Геннадия Ильича были самые что ни на есть серьёзные основания: ибо, с одной стороны, открывшееся его умственному взору казалось ехидным издевательством не только над многолетним опытом, но и над здравым смыслом майора, однако, с другой — прекрасно объясняло все противоречия и несообразности совершённого преступления. Объясняло настолько хорошо, что от удачи, плывущей в руки, Брызгалов почти растерялся: не может быть?! Чтобы выделанный в адских закоулках души удивительно хитрый замок открывался столь просто? Первым же правильно подобранным ключом? Да, подобрать этот ключик было очень нелегко, однако, когда он нашёлся, всё сразу становилось по своим местам: убийца, мотив, время, место, способ действия — соединилось всё!

"Всё? По своим местам? Да!", - как бы Геннадий Ильич мысленно ни выворачивал ситуацию, раз за разом отмечал контролирующий фантазию участочек Брызгаловского сознания. Если, конечно, одной из многих сотен услышанных в последнее время фраз придавать то значение, которое по мгновенному внезапному наитию ей приписал майор. И вот это-то — а вдруг всё-таки вымышленное? — толкование более всего смущало почуявшего удачу следователя.