Ваше женское здоровье. Новый подход к лечению от французского гинеколога

Моей первой профессиональной стажировкой стала работа в парижской психиатрической больнице, Госпитале Святой Анны. Помню ужасное потрясение первого дня: в одной длиннющей палате, похожей на амбар, столо 50 коек. И каждая была пристанищем безумца. Нельзя сказать, что сумасшедшие спокойненько сидели на кроватях. Совсем нет – одни истошно вопили, другие ходили кругами, третьи просто бродили, не понимая, где они, натыкаясь на стены. Речь шла не о пациентах, которым могли помочь курс антидепрессантов и беседы. Мне предстояло иметь дело с тяжелобольными людьми. В амбар вели две огромные двери, которые нужно было открывать специальными ключами, чтобы никто не сбежал. Все это походило на лечебницу XIX века. Конечно, сейчас психиатрические лечебницы выглядят совершенно по-другому. Но те шесть месяцев, на протяжении которых я каждый день проводил в атмосфере апокалипсиса, излечили меня от навязчивого желания заниматься психотерапией, хотя я до сих пор считаю эту специальность крайне необходимой. Но тогда шок поразил неокрепшего юного медика, и я решил: «Все что угодно, но только не это!»

Вторая стажировка проходила в той же психиатрической больнице, но только в отделении хирургии. Мне предлагалось извлекать из несчастных безумных тел то, что они глотали. Например, мячики, ручки, крючки для вязания и всевозможные столовые приборы. Несмотря на каверзность некоторых случаев, этот опыт был необычайно познавательным. Я понял, что могу выступать даже в качестве хирурга.

Дальше я учился с полной уверенностью, что стану педиатром или займусь детской хирургией. Семь лет обучения на общем потоке заканчивались обязательным годом военной службы. Его я провел в заморском французском департаменте, на чудном острове Мартиника. Я, энергичный и молодой 23-летний парень, решал мелкие проблемы населения, щеголяя в рубашке, расстегнутой наполовину, а иногда и вообще с голым торсом. Первый раз такое далекое путешествие, первый раз такие простые задачи. Божественные цветы вокруг, океан, красивые женщины, расплачивающиеся за консультации благоухающими букетами и ощипанными курицами…

Время мчалось быстро, и наступил момент определения дальнейшей специализации. После островной практики снова всплыла мысль о педиатрии. Но внутри сидело странное ощущение, будто чего-то не достает. Чего именно? Я не понимал.

Ночь накануне дня Х я провел с двумя своими братьями. Один брат, который долго и вдумчиво говорил со мной, убедил меня в том, что педиатрии мне будет недостаточно. Он припомнил все мои сильные стороны. Это были способности к хирургии и еще одна довольно интересная черта – я всегда удивительно быстро находил общий язык с женщинами, понимал их проблемы, потому что чувствовал к ним глубочайшую любовь и бесконечное уважение. Я мысленно соединил два этих качества и легко отыскал единственно правильный вариант – стать акушером-гинекологом. Той ночью я еще не знал, что помогу родиться 9000 детей.

На следующий день я записался на факультет акушерства и гинекологии и позвонил своей матери с радостной новостью о том, что собираюсь стать «женским врачом».

«Мой сын, с этого дня ты больше не сможешь спать спокойно» – вот что она ответила. И сейчас я понимаю, насколько она была права – дети совершенно не соблюдает режим дня и часто решают увидеть свет в темное время суток, хотя это и нелогично!

С моей матерью у меня всегда были особые отношения. Эта необычайно нежная, чувствительная и хрупкая женщина с одной стороны и очень сильная с другой, посвятила своим детям целую жизнь. Все четверо из нас постоянно чувствовали ее поддержку и любовь, в какую бы ситуацию ни попадали. Я вырос с сознанием ценности любви. Мне бесконечно важно любить и быть любимым. А самый короткий путь – помочь тем, кто в этом нуждается. Такая потребность прекрасно вписывается в ремесло врача.

С первых лет практики мне было совершенно не по нраву чувство некоторого превосходства, исходящее от врачей. Они походят на ученых мужей, которые далеки от простых смертных, одаривая особо удачливых клиентов холодными рекомендациями. Мне всегда импонировала американская модель, когда пациент мог всегда спросить медика: «Как поживаешь, Боб? Твой дом наконец построен?» Такого я не видел ни во Франции, ни в России. Многие русские врачи предпочитают суровый властный тон при общении, не допуская даже малейших дружеских ноток во время консультации, считая это фамильярной глупостью.

РУССКИЙ МЕДИЦИНСКИЙ МИР, БЕЗУСЛОВНО, СЕРЬЕЗЕН. Я ЖЕ ОТКРЫТЫЙ И АКТИВНЫЙ ЧЕЛОВЕК.

Мне интересны жизнь и чувства других. Поэтому я стараюсь расположить людей к себе во время приемов, спрашиваю о хитросплетениях судеб пациенток, а не просто назначаю список анализов. Такой подход к делу не мешает мне профессионально выполнять свою работу, при этом я никогда не нарушаю дозволенных границ. Я выбрал такой подход в самом начале консультаций и следую ему до сих пор.