Вашингтон

В приказе по армии от 2 июля Вашингтон воззвал к патриотическим чувствам своих необстрелянных солдат, стараясь пробудить в них достоинство и выставляя их не пешками в чьей-то игре, а людьми, которые сами вершат историю: «Настает решительный момент, который покажет, суждено ли американцам быть свободными людьми или рабами… Судьба нерожденных миллионов отныне зависит, по Божьему соизволению, от храбрости нашей армии». В то же утро пять британских военных кораблей прошли через Нарроус, словно намереваясь атаковать американские форты. Этот маневр не вызвал никакой паники — патриоты были готовы к бою и, казалось, даже желали его.

Конгресс решил «разорвать связь» с Великобританией и принял резолюцию, предложенную Ричардом Генри Ли, правда, еще два дня не мог согласовать окончательный текст Декларации независимости. Наконец 4 июля текст был одобрен; Конгресс велел отпечатать его в двухстах экземплярах для распространения во всех колониях. Два дня спустя Хэнкок, поставивший свою подпись под этим документом, прислал один экземпляр Вашингтону с просьбой зачитать Декларацию армии. Там, в частности, напоминалось о каре, которая уготована британскими войсками мятежникам. (Впоследствии Вашингтон скажет, что они дрались «с петлей на шее».) Вашингтон знал, что в глазах англичан они являются изменниками; случись им попасть в плен, их не пощадят. Для себя он решил, что в этом случае «не будет ни просить, ни ожидать милости от Его Величества», но разработал план побега в страну Огайо, на принадлежащие ему земли. «В худшем случае они послужат мне убежищем», — писал он Бервеллу Бассету.

Радостная весть разлетелась на легких крыльях. Все офицеры отправились в паб праздновать провозглашение независимости.

Полкам было приказано собраться в шесть часов вечера 9 июля на плацу для заслушивания Декларации независимости. Вашингтон попытался растолковать солдатам значение этого документа, придав конкретное наполнение абстрактным понятиям. «Генерал надеется, — говорилось в приказе по армии, — что сие важное событие побудит каждого офицера и солдата проявить стойкость и мужество, зная, что отныне мир и безопасность нашей страны зависят (по воле Божией) только от успехов нашего оружия и что он теперь состоит на службе государству, обладающему властью вознаградить его за заслуги и повысить до самого почетного звания в свободной стране». Кроме того, Конгресс теперь мог чеканить свою монету и использовать другие методы поощрения. Декларация была зачитана каждой бригаде и встречена криками «ура». В городе звонили во все колокола. Пришедшие в невероятное возбуждение солдаты толпой помчались по Бродвею, свалили конную статую Георга III, оторвали ей голову, отрубили нос и сорвали с нее лавровый венок, а затем маршировали с этим трофеем по всему городу под звуки флейт и барабанный бой. Голову, насаженную на пику, выставили возле таверны. Четыре тысячи фунтов позолоченного свинца, из которого была сделана статуя, пустили на отливку 42 088 мушкетных пуль, «чтобы смешать их с мозгами наших заносчивых врагов».

Вашингтон был удручен этими сценами: его армия вновь вела себя подобно разнузданной орде. Революция — это не бунт, должны быть порядок, уважение к чужой собственности и государственным символам, пусть даже и чуждым. И всё же такой порыв воодушевления не мог не подбодрить его: в письме Хэнкоку он утверждал, что если англичане пойдут в атаку, им придется заплатить большой кровью за взятие любого укрепления.

Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. 12 июля, в три часа пополудни, пять британских кораблей, воспользовавшись приливом и сильным ветром, подошли прямо к Баттери.

В Нью-Йорке прогремели сигнальные выстрелы из пушек. Улицы в один момент наполнились бегущими в разные стороны солдатами и обезумевшими от ужаса жителями. Пушки на Ред-Хуке и Губернаторском острове открыли огонь; когда корабли обогнули Манхэттен, направляясь к устью Гудзона, орудия в старом форте Георга и прочая береговая артиллерия их поддержали. В форте Георга огнем руководил девятнадцати-летний капитан Александр Гамильтон, покинувший Королевский колледж, чтобы служить великому делу.

Первое испытание американцы с позором провалили: только половина артиллеристов бросилась к пушкам; сотни солдат стояли разинув рот и пялились на неприятельские корабли, словно это была регата. Одна из пушек взорвалась в неловких руках, убив шесть человек из артиллерийской роты капитана Гамильтона.

Несмотря на плотный огонь с Манхэттена и Нью-Джерси, сорокапушечный «Феникс» и двадцатипушечная «Роза» поднялись по Гудзону и обрушили на Нью-Йорк двухчасовую канонаду, из-за которой весь город окутался дымом, а его жители метались в панике, женщины и дети пронзительно кричали. Их страх передавался военным…