Вашингтон

Вечером 14 октября главнокомандующий выступил с небольшой речью перед людьми Гамильтона, призывая их проявить твердость и мужество. По большей части отряд состоял из негров 1-го Род-Айлендского полка. Один из бывших рабов, Джеймс Армистед, оказал Лафайету неоценимые услуги в качестве лазутчика, пробравшись в лагерь англичан под видом сбежавшего невольника.

Штурм начался после артподготовки. Когда совсем стемнело и небо освещалось лишь пролетающими снарядами, Гамильтон со своим отрядом выскочил из траншей и побежал через открытое место. Для скорости было приказано не стрелять, а примкнуть штыки (тогда они вставлялись в дуло). Стоя на возвышении рядом с Линкольном и Ноксом, Вашингтон следил за этой драматической сценой. «Сэр, здесь слишком опасно, — сказал ему адъютант Дэвид Кобб. — Может, отойдете чуть-чуть назад?» «Полковник Кобб, — холодно ответствовал Вашингтон, — если вам страшно, можете отойти».

Подбежав к редуту, саперы перепрыгнули через ров и принялись рубить топорами колья, обращенные остриями в их сторону. Вскоре оба редута были захвачены (потери американцев оказались меньше, чем у французов) и вдело вступили гаубицы, нанося большой урон врагу. Корнуоллис пережидал обстрел, сидя в бункере, оборудованном на склоне холма. К утру, поняв, что дело его безнадежно, он отправил гонца к Клинтону: приезжать не надо, всё кончено.

Больше сотни пушек продолжали грохотать, разя британских солдат и моряков и обитателей городка. В отчаянии Корнуоллис собрал перебежавших к англичанам негров, заболевших оспой, и выпихнул их вперед, к линии фронта, в качестве «биологического оружия». Десятки изможденных полутрупов лежали в лесу, не в силах пошевелиться. Джеки Кастис бродил среди них, высматривая рабов, сбежавших из Маунт-Вернона, но никого не нашел.

На следующую ночь Корнуоллис попытался бежать через реку в Глостер. Стоявший там Банастр Тарлтон прислал для переправы 16 суденышек. Черкнув Вашингтону записку с просьбой позаботиться о больных и раненых, оставленных в Йорктауне, генерал двинулся к реке, но около полуночи поднялся сильный шторм, разметавший лодки. Корнуоллис исчерпал свою последнюю возможность спастись. Оставалось одно: сдаваться.

В десять утра 17 октября 1781 года, в четвертую годовщину сдачи Бургойна в Саратоге, на земляном валу показался британский офицер с белым флагом и письмом Корнуоллиса. Канонада стихла. К офицеру подскакали американцы, завязали ему глаза и проводили в ставку командования. «Сэр, — прочел Вашингтон, — я предлагаю прекратить боевые действия на сутки и назначить по два офицера с каждой стороны, чтобы встретиться в доме г-на Мура и обсудить условия сдачи Йорка и Глостера. Честь имею. Корнуоллис». «Не думал, что это произойдет так скоро», — пожал плечами Вашингтон и продиктовал ответ: «Милорд, я имел честь получить послание Вашей светлости от сего дня. Пламенное желание предотвратить дальнейшее кровопролитие побудит меня принять такие условия сдачи Ваших фортов и гарнизонов Йорк и Глостер, какие только будут допустимы. Я желал бы, чтобы прежде совещания комиссаров к американским позициям доставили письменные предложения Вашей светлости. Для передачи этого письма боевые действия будут приостановлены на два часа. Честь имею…»

Наступила тишина. Бархатное небо, усыпанное мириадами звезд, порой перечеркивали метеориты, но уже не ядра. Утром солдаты вышли на поле битвы, чтобы подобрать трупы. С обеих сторон большинство убитых составляли чернокожие.

Во время переговоров главным требованием Корнуоллиса было дать его людям возможность сдаться с военными почестями. Вашингтон напомнил, что гарнизону Чарлстона такой возможности не предоставили; око за око.

В одиннадцать утра 19 октября был подписан договор о капитуляции. В два часа дня французские и американские войска выстроились друг против друга в две шеренги, растянувшиеся на полмили. Французы сияли белыми мундирами и начищенными сапогами, американцы были в куцых полотняных куртках, дырявых и грязных, большинство — босиком. Под барабанную дробь восемь тысяч побежденных британцев и гессенцев пошли между шеренгами со свернутыми знаменами. Их флейтисты играли мелодию «Мир перевернулся». Англичане таращились на французов, не обращая внимания на американцев, и тогда Лафайет велел играть «Янки-Дудл»[29]. Пройдя сквозь строй, британские солдаты бросали на землю свое оружие, стараясь швырнуть посильнее, чтобы повредить его. Офицерам разрешили вернуться в Европу или в Нью-Йорк.

Вашингтон и Рошамбо наблюдали за этой процессией, сидя верхом. Корнуоллиса не было — он сказался больным и прислал вместо себя бригадира Чарлза О’Хару. Подскакав к Рошамбо, тот протянул ему шпагу Корнуоллиса, но француз кивнул на Вашингтона. Вашингтон же велел передать шпагу генералу Линкольну, взявшему реванш за Чарлстон.

Адъютант Дэвид Хамфрис, отличившийся во время сражения, был удостоен особой чести: он отвёз в Конгресс 24 знамени, захваченных у англичан, и получил за это наградную шпагу.