Вашингтон

Он тут же схватил перо и, тщательно подбирая выражения, написал Риду: «Прилагаемое письмо доставил мне курьер, прибывший из Уайт-Плейнз. Не имея ни малейшего понятия, что это личная переписка и еще менее о ее характере, я вскрыл послание, как читаю все другие письма вам оттуда и из Пикз-Хилл по делам вашей должности. Это извиняет мое ознакомление с содержанием письма, чего я вовсе не желал. Благодарю вас за труды в поездке в Барлингтон, искренно надеюсь, что они увенчаются успехом. С наилучшими пожеланиями г-же Рид остаюсь и т. д. Джордж Вашингтон».

Рид сгорал от стыда — Вашингтон беспредельно доверял ему. Он подал в отставку, Вашингтон убедил его взять прошение обратно, памятуя о высших интересах отчизны. Разбитая дружба больше не склеилась, спустя три месяца Вашингтон назначил Рида командовать кавалерией. Снедаемый угрызениями совести, Рид, прощаясь со штабом, выразил глубокое сожаление по поводу случившегося. Вашингтон ответил дружеским и спокойным письмом, упрекнув Рида только за то, что «мнение не было доведено непосредственно до моего сведения. Благоприятный прием, который встречали ваши суждения во всех случаях, учет их, мое искреннее желание выслушивать их давали мне, я думаю, право получать от вас советы, в которых я, как казалось, нуждался...»

1 декабря Корнваллис приблизился к армии Вашингтона на 15 километров. И надо же было так случиться, что в этот день истекал срок службы многих солдат. Несмотря на уговоры Вашингтона, служивые разошлись по домам. Попытки собрать ополчение в Нью-Джерси не увенчались успехом, да и спрашивать не с кого — конвент штата разбежался.

А Ли, промедлив почти месяц, только 2 декабря тронулся с места и неторопливо пошел в Пенсильванию. Он подчинял себе части, дислоцировавшиеся по соседству, и вообще вел себя как грядущий спаситель США. Вашингтон приписал это избытку патриотического рвения, на деле Ли вступил в оживленную переписку как с генералами, так и с членами конгресса, недвусмысленно намекая, что только он способен отстоять страну в грозный час.

13 декабря Ли с армией был в двухдневном переходе от Вашингтона. Он любил ночевать в незнакомых домах и с незнакомыми женщинами, на этот раз избрав для ночлега уютную гостиницу, содержавшуюся разбитной вдовой. Несколько километров, отделявших гостиницу от бивака его войск, придали ей особую прелесть в глазах Ли.

Утром, плотно позавтракав, генерал принялся за привычное дело — поливать грязью Вашингтона. Он написал письмо генералу Г. Гейтсу, где изложил свои взгляды на высшую стратегию и поносил на все лады главнокомандующего, который-де, «между нами говоря, ни к черту не годится». Генерал собирался подписать письмо, как раздался испуганный возглас адъютанта: «Сэр, английская кавалерия!» К дому карьером летели драгуны, небольшой разъезд. Они окружили гостиницу, пригрозив, что если генерал не выйдет, то дом подожгут. Ли отвергнул великодушное предложение хозяйки спрятаться в постели, мужественно вышел к врагам как был — в шлепанцах, халате и без шляпы. Драгуны схватили его, сунули в седло и повлекли в плен. Получив известие о захвате Ли, Вашингтон схватился за голову: позор, а он одно время был готов уступить место рукастому и горластому полководцу!

В день, когда драгуны уволокли Ли, в лагерь Вашингтона примчался гонец из Филадельфии — насмерть перепуганный конгресс оповещал, что переезжает в Балтимору. Отцы американской независимости не озаботились призвать к стойкой защите столицы, где звучали их соблазнительные речи насчет свободы, а пеклись о личной безопасности. В горячке сборов они наскоро приняли резолюцию — воззвали к офицерам действующей армии добиваться морального совершенства, высказались против излишнего сквернословия на военной службе, а также постановили: «Пока конгресс не решит иначе, генерал Вашингтон располагает всей полнотой власти... для ведения войны».

Обстоятельства Вашингтона сравнивали с положением Цезаря и Ганнибала. Раздались крики: «Диктатор!» Сбежавшие конгрессмены не на того напали. Вирджинец чувствовал себя отнюдь не диктатором, а генералом, брошенным вдохновителями революции с голодными и раздетыми солдатами на произвол судьбы. А будущее могло действительно оказаться мрачным — Хоу развлекался как мог, грозя пленному Ли петлей. Главнокомандующий учтиво поблагодарил конгресс за высокое доверие, разъяснив представителю «революционеров», сбежавших в Балтимору, банкиру Моррису (он один остался в Филадельфии): «Отнюдь не считая себя освобожденным от всех обязательств перед гражданскими властями этим знаком их доверия, напротив, я постоянно памятую, что поскольку меч — последнее средство обеспечения наших свобод, его надлежит сложить первым, как только эти свободы будут твердо установлены».