Вашингтон, округ Колумбия

Питер давно уже не пытался выгораживать старого друга Гарольда перед своими новыми друзьями. Конечно, они правы. Военные репортажи Гарольда были особенно ужасны. Скоро он вернется (последняя корреспонденция с Тихого океана, из Манилы, начиналась так: «Жемчужина Востока в руинах. Японцы предались оргии разрушения...»), и Питер постарается узнать, намеренно или нет Гарольд издевается над всеми.

Иниэс сказал, что это безнравственно — писать то, что не соответствует действительности.

—   Конечно,— изумленно ответил Клей,— но...

—   Но еще хуже не отдавать себе отчета в том, что реально, а что иллюзия. Это мерзко — намеренно сбивать людей с толку ложью...

—   Кого же сбили с толку? — Теперь в голосе Клея уже слышались резкие нотки.

—   Публику,— резко бросил Иниэс.

—   Почему? Вы не верите тому, что написал обо мне Гарольд?

—   Наверное, что-то такое имело место...

—   Что же тогда сбивает с толку?

—   Стиль, манера, в какой вы были поданы публике, словно герой дешевой беллетристики...

—   Это не в моей власти.

—   Я критиковал не вас.

—   Кого же тогда? Гарольда?

—     Их всех! — Иниэс презрительно окинул взглядом разбросанные по полу газеты.— Все, к чему они прикасаются, гибнет, превращается в дешевку.

—     Я уверен, что «Американская мысль» направит всех нас на путь истинный.— Клей нежно улыбнулся Питеру, и тот улыбнулся ему в ответ, поражаясь своей терпимости к человеку, который совратил его сестру в раздевалке бассейна, предварительно вскружив голову Диане.

—     Как видно, мистер Сэнфорд проделал громадную работу,— сказала Диана, доставая свой меч из ножен.— Я имею в виду прессу и все прочее.

Этот переход к рукопашной заставил Клея выпрямиться в кресле, блеск глаз выдавал, насколько больно задела его Диана.

—     Блэз мне очень помог.— Он повернулся к сыну Блэза.— Он снял немалое бремя с моих плеч.

—     По-видимому, вы будете добиваться избрания в конгресс в будущем году со всей этой шумной рекламой? — Питер больше не прятался. Он вступил в игру.

Но Клей внезапно повеселел. Он понял, как с ними держаться

—     Трудно сказать. Меня так долго не было дома.— Этими словами он напомнил им о своем статусе воина.— Я слегка потерял почву под ногами. Думал заняться юридической практикой. Заработать денег. В конце концов, Блэз — это не мой отец.

Клей встал, собираясь уходить. В руке, как щит, прикрывающий самое уязвимое место, он держал свой конверт.

—    А вы счастливчик,— холодно сказал Питер.

—     Разве только я? — Клей держался дружелюбно до конца.— Мы все остались живы,— добавил он, разрушив этим всю свою значительность. Иниэс фыркнул, начал было что-то говорить, явно желая съязвить по поводу трагического тона Клея, но затем передумал. Клей удалился, уже в дверях бросив Питеру туманное: — Инид, в общем и целом, в порядке.

Когда Клей ушел, три иконоборца старались не смотреть друг на друга, каждый испытывал смущение, какое бывает у людей, когда их ловят на том, что они плачут во время плохого кинофильма.

—     В чем же дело? — Из них всех искренне переживала лишь Диана; она же была и всерьез озадачена.

—    Ловкость рук и пустота внутри...— начал Иниэс.

Но Питер не дал ему договорить.

—     Все очень просто. Ему чертовски везет. Но мы не можем с этим примириться.

III

Осторожно, чтобы не поднимать шума, ему открыла дверь горничная-негритянка. В комнате было темно, как в пещере, стоял сильный запах табачного дыма, стойких духов, Инид.

—   Инид? — Когда Клей заговорил, служанка удалилась, не желая присутствовать при преждевременном пробуждении своей госпожи. Но было два часа дня, и Клей пришел на ленч со своей женой, которая исключительно приветливо говорила с ним по телефону: «Не понимаю, почему мы не можем быть друзьями после стольких лет». Но предполагаемый друг похрапывал, и Клей раздвинул шторы и впустил в комнату день.

В центре кровати, в ворохе простыней, свернувшись, словно плод в утробе, лежала Инид. Ее одежда была аккуратно сложена на кресле — верный признак того, что накануне она напилась. Трезвая, она швыряла все на пол, пьяная была до одержимости аккуратна. На ночном столике, прямо в пепельнице, стоял наполовину недопитый стакан с виски. Рядом пузырек с таблетками снотворного.

Инид зашевелилась, слабо застонала, затем, откинув с лица темные волосы, посмотрела на него красными глазами.

—    Какого черта тебе здесь нужно?

—   Ты же пригласила меня на ленч. Забыла?

—   Послушай. Сходи в ванную и принеси мне сельтерской и две таблетки аспирина. У меня дьявольски болит голова. Ты очень похудел. Но это так соблазнительно,— сказала она, глядя на его спину, когда он входил в ванную и заметил, не без сожаления, те исторические принадлежности Инид, которые изменили ход их жизни.

Инид приняла лекарство и тихо икнула, скорчила гримасу, вздохнула, потянулась и улыбнулась.

—   Садись.— Она указала ему на край постели. Вместо этого он придвинул к себе стул. Она сделала вид, что не заметила. Если не считать красных глаз, у нее было ясное лицо младенца. Она не забывала вечером смыть грим, но на лице остались следы крема.