Вашингтон

В отместку за «бостонское чаепитие» ранним летом 1774 года порт Бостона был закрыт до уплаты убытков компании, губернатор получил право назначать всех чиновников, в городе сосредоточились войска. Губернатором Массачусетса стал английский главнокомандующий в колониях генерал Томас Гейдж, приятель Вашингтона еще времен похода Брэддока, Отныне войска могли размещаться не только в гостиницах и пустующих зданиях, но и в частных домах.

В Америке эти распоряжения окрестили «невыносимыми законами». В колониях их рассматривали только как прелюдию к расправе «со свободой Северной Америки» (термин стал впервые широко применяться именно в это время). Рекомендовалось провести общеколониальный «день молитвы и поста».

Репрессии против Бостона кругами пошли по стране. 25 мая губернатор распустил ассамблею в Вирджинии. По уже сложившейся практике ее члены перешли в таверну Ралея, где не щадили слов в адрес угнетателей-англичан. Комитету связи предложили войти в сношения с другими колониями на предмет участия в континентальном конгрессе, а на 1 августа назначили конвент Вирджинии.

Вашингтон на этот раз был среди самых воинственных. Хотя он остался в Вильямсбурге еще на две недели, обедал и спорил с губернатором о заявках на западные земли, он вступил на дорогу революции. «1 июня, — помечено в дневнике, — ходил в церковь и постился весь день» в знак протеста против закрытия порта Бостона. «Парламент имеет не больше права запускать руку в мой карман, чем я в его», — суммирует он суть конфликта. Точная формулировка, принадлежащая «тугодуму, причем мыслительному процессу почти не помогает воображение, но приходящему к правильным выводам». Так отозвался о Вашингтоне Патрик Генри.

И снова в Маунт-Вернон, к Масону, сгоравшему от нетерпения по соседству. Они составили и провели на собрании округа Фэрфакс резолюцию солидарности с Бостоном, в которой выставлялось требование — если репрессии не будут отменены, следует вновь прибегнуть к бойкоту английских товаров, а спустя месяц прекратить экспорт в метрополию. В «резолюциях Фэрфакса» было немало примирительных фраз и энергично отрицалось «любое намерение американских колоний создать независимые государства».

1 августа Вашингтон в Вильямсбурге. Хотя он не принимал участия в комитете связи и не был особенно активен в делах распущенной ассамблеи, конвент колонии выбрал его в числе семи делегатов колонии на континентальный конгресс в Филадельфии. Привезенная им резолюция была одобрена, она соответствовала общей резолюции Вирджинии.

Краткое дополнительное заявление Вашингтона вызвало бурю восторга. «Я готов, — сказал он, — собрать тысячу человек, вооружить и одеть их на свой счет и во главе их идти на Бостон».

***

Героическое обещание (некоторые биографы считают, что его не было) не пришлось претворять в жизнь, через месяц из Маунт-Вернона выступило не войско, а выехали трое всадников — Вашингтон, Генри и Пенделтон — делегаты на континентальный конгресс в Филадельфию. Марта, стоя на крыльце, крикнула спутникам мужа: «Держитесь крепче, ребята, в Джордже я уверена!» Прекрасный сюжет для согбенного патриотизмом живописца — вирджинский рассвет на исходе лета, решительные лица троих мужчин. Вашингтон сосредоточен и выглядит усталым, позади бессонная ночь, проведенная в нескончаемой беседе с сердечным другом и наставником в делах политических — Масоном.

В Филадельфию съезжались люди в здравом уме и твердой памяти, отлично понимавшие, что затевается нешуточное дело, от которого по английским законам попахивало «изменой» с неизбежной виселицей. Незадолго до начала конгресса, вошедшего в историю как первый континентальный конгресс, Д. Адамс доверился дневнику: «Очень неприятное ощущение. Брут и Кассий потерпели поражение и были убиты. Хампден пал на поле боя, Сидней погиб на эшафоте, Харрингтон умер в тюрьме и т. д. Слабое утешение». Впрочем, они, 56 джентльменов со всех концов Америки, почитали себя прямыми потомками античных борцов против тирании, во всяком случае, иные из них мысленно прикидывали, по руке ли кинжал Брута. Знали и о конце Цицерона.