Вася Алексеев

Конспирация была нужна, Вася это хорошо понимал. Особенно теперь, когда он не просто помогал партийцам, а сам стал одним из них, — его приняли в партию в двенадцатом году, — но было трудно прятаться, скрывать свои чувства. Этому противилась Васина открытая, тянувшаяся к людям душа. Но легко ли, трудно ли, а надо. Частенько, заслышав у двери голоса друзей, он со вздохом нахлобучивал кепку и выходил за порог:

— Давайте пройдемся, что ли, подышим воздухом. Полезно! Господа за этим в именья и на дачи ездят. Мне мать говорила, она знает, — служила прислугой в барских домах. А наша Емельяновна чем не дача?

Бродить с друзьями по улицам было тоже хорошо. Хрупкий и слабый с виду, Вася был неутомимым ходоком. И питерская неприветливая погода никогда не пугала его. Ветер с моря гнал низкие тяжелые облака, мелкий дождик сек наискось, забирался острыми струйками за ворот. Вася шел, засунув руки в карманы, навстречу дождю, который не мог смыть с его лица улыбку.

Если было очень уж ненастно и холодно, они отправлялись в трактир к Богомолову и, заняв столик где-нибудь у стенки, долго сидели, опустошая пузатые чайники. Тут можно было поговорить. Но в кухне у Алексеевых вокруг дощатого стола на косых, околоченных накрест ножках, под внимательным взглядом ласковых глаз Анисьи Захаровны было, конечно, лучше всего. И, если Вася засиживался вечером дома, кто-нибудь обязательно забегал к нему на огонек.

Их сборища были уже не такими, как прежде. Звучали непритязательные шутки и песни, которые всегда заводил Вася, — петь он любил и умел, — но будто невзначай начинался разговор, разгорались споры, тянувшиеся часами. Ради них, в сущности, и собирались.

В такие вечера друзья уходили поздно, и, проводив их, Вася тихонько усаживался с книгой, привернув фитиль лампы, чтобы не мешать родителям. Время от времени мать беспокойно поворачивалась на кровати и шепотам окликала его:

— Шел бы спать, Васютка, на работу уже скоро.

— Сейчас, мама, сейчас, вот дочитаю.

Так по ночам читал он Эрфуртскую программу, принялся за «Капитал» Маркса и ленинские труды.

Как-то уже весной, просидев полночи за книгами, он совсем не лег в постель. Погасив лампу, тихонько надел ботинки, накинул пиджак и пошел к выходу.

— Куда ночью-то? — беспокойно окликнула его мать.

— Спите, мама, — тихо ответил он, — дело у меня, приду уж после работы.

Он долго шел по молчаливому предрассветному городу — мимо Путиловского, мимо Нарвской заставы, мимо вокзалов вдоль Обводного — на Ивановскую улицу, которой прежде и не знал.

На Ивановской, в глубине высокого дома с облицованными белой плиткой простенками, глухо гудели машины. Дом выглядел богато и неприветливо, и Вася на секунду задержался, раздумывая, туда ли он попал. Потом решительно вошел во двор, открыл массивную дверь на тугой пружине и сразу очутился в шумном и близком ему мире. На лестнице было полно молодых парней, по виду таких же рабочих, как он. Они весело переговаривались, о чем-то спрашивали людей, пробегавших во внутренние помещения с влажными полосами бумаги в руках.

Да, конечно, тут была типография. Печаталась в ней большая, известная в России и за границей буржуазная газета «День», которую читали заводчики, чиновники, адвокаты. Рано утром почтальоны разносили ее по богатым квартирам, подписчики просматривали свежий номер, сидя за накрытым белой скатертью столом, попивая кофе и вытирая усы накрахмаленной салфеткой. На «День» ссылались иностранные агентства, министры делали глубокомысленные пометки на его полях, но парней, собравшихся на типографской лестнице, «День» не интересовал. Они пришли за новой, начавшей совсем недавно выходить большевистской газетой «Правда». У «Правды» не было, конечно, таких средств, как у «Дня». Деньги на ее издание собирали по копейкам на заводах. У нее не было и такого налаженного аппарата распространения. Городские газетчики просто отказывались продавать ее — боялись.

Полиция только искала повода, чтобы расправиться с «Правдой» — конфисковать тираж, запретить издание, отдать редакторов под суд. А известно, что, когда полиция ищет повод, она его находит. В любую минуту в типографии мог появиться околоточный в сопровождении оравы непроспавшихся городовых и наложить арест на «Правду». Тогда уже не придется долго ждать, пока городовые возьмут ломики и разобьют на мелкие куски свинцовый стереотип, с которого печаталась газета.

Но парни с заводов недаром проводили на типографской лестнице ночи. Они выхватывали пахнущие керосином номера прямо из машин и успевали унести их до того, как появится полиция. В эту ночь и Вася ушел с пачкой «Правды» под мышкой. Он нес ее на завод, и счастливое сознание, что делает он важное революционное дело, не покидало его.