Читаем Вася Алексеев полностью

— Только меня пусть не последним в очередь назначают! — крикнул мальчишка. — Я скорей хочу.

Кругом были знакомые, кругом были друзья. С каждым хотелось переброситься веселым словом, обменяться шуткой. А демонстрация шла вперед — мимо Нарвских ворот, через Фонтанку, обогнула Покровский рынок…

Застава осталась далеко позади. Тут город выглядел по-другому. На Петергофском шоссе не было зрителей. Все, кто вышел из домов, присоединялись к демонстрации. Чем ближе к центру, тем больше народа заполняло тротуары. Обыватели прикололи к лацканам пиджаков пышные красные банты. Одни приветственно махали демонстрантам руками, другие заискивающе улыбались. Третьи выжидательно молчали. На их лицах было тревожное недоумение. Они словно приготовились к тому, что вот сейчас произойдет нечто немыслимое и ужасное, и были удивлены, почему это ужасное не начинается.

День по календарю был будний, но все магазины, лавки и лавчонки стояли с закрытыми ставнями, с пудовыми замками на дверях. Даже уличных торговцев, всегда шмыгающих по тротуарам с плетеными корзинами на голове, не было видно. Никто не выкрикивал: «Рыба, свежая рыба!», никто не предлагал бублики и венскую сдобу. Даже асфальтовое полукружие возле Покровской церкви было свободно от лотков, которые заполняли его по утрам, образуя серый полотняный город с мясными, рыбными, овощными, мануфактурными уздами, переулками и тупиками. Одни торговцы тоже праздновали, другие были напуганы этим праздником.

Только неустрашимая рать мальчишек-газетчиков осталась верной своим обычаям. Они бежали резвой рысцой, выкрикивая названия газет и сенсационные сообщения, которых, впрочем, в газете можно было и не найти, читай ее хоть целый день подряд. Вася просматривал газеты на ходу и делился впечатлениями с друзьями. Тон буржуазной печати был заискивающим и лицемерным, как лица торговцев и чиновников, которые стояли на тротуарах между Покровским и Александровским рынками. Буржуазные газеты слащаво твердили о всенародном единении. Для них революция была окончена, поскольку правительство, пришедшее к власти, было их правительством. Они не хотели продолжения внутренней борьбы. Им нужно было, чтобы продолжались военные действия на фронте.

— А вот наш ответ! — Вася показал на плакат, который несли солдаты-запасники пехотного полка, прикрепив к штыкам высоко поднятых винтовок. «Война до полной победы над буржуазией!» — было написано на плакате.

— Уточнили лозунг на рабочий и крестьянский лад!

Городские улицы, казалось, были не способны вместить людское половодье. Демонстрация часто останавливалась, а в переулках теснились другие колонны, готовые влиться в нее. Путиловцы шли на Исаакиевскую площадь. Там происходил митинг. Летучие митинги возникали и по дороге — на перекрестках, во время остановок.

Васе хотелось, чтобы все обратили внимание на плакат, который несли солдаты.

— Товарищи! — закричал он, взобравшись на крышу подъезда одного из домов. — Вот как надо поступать с лозунгами буржуазии! Будем поворачивать их, как оружие, против нее!

Район, через который они проходили — Коломна, — был заселен ремесленниками, торговцами, служилым людом. Подобные речи были у них не в чести. Упитанные господа кричали Васе: «Долой!», обзывали немецким шпионом, пробовали стащить с подъезда. Но сейчас тут были путиловцы, тут были солдаты, и господам самим пришлось убраться прочь.

Во время одной из остановок к Васе протолкался Зернов:

— Здравствуй, Алексеев. Что у вас тут за митинг?

— Митинг уже окончился. Танцы хотим устроить. Плясать умеешь? Выходи в круг.

Действительно, в кругу, образованном демонстрантами, кто-то уже пошел вприсядку.

— Я сюда не танцевать явился…

Зернов посмотрел на хорошеньких девчат из шрапнельной, пустившихся в пляс, потом махнул рукой и стал доставать из кармана мятые брошюрки.

— Чем плясать, почитали бы лучше. Тут про анархизм написано.

— От этакого чтения только муть в голове, — сказал Вася. — Ты бы умную книжку взял.

— Читаю, может, не меньше твоего.

— Читаешь, я знаю. Только что — вот вопрос. Нет, ты мне скажи, ну какую книгу вчера читал?

— Вчера? — Зернов взглянул на Васю с вызолом. — Представь себе, Пинкертона читал. Запретишь ты мне, что ли? Вчера Пинкертона, в другой раз Кропоткина…

— Вот у тебя Пинкертон с Кропоткиным и перемешались. Прямо сказать, ядовитая смесь.

Кругом засмеялись, и Зернов с яростью поглядел на ребят.

— Видал? — проговорил он, поднося кулак к носу стоявшего рядом парнишки. — Каждого угощу этим, кто посмеет смеяться над анархизмом.

— Сильный аргумент у тебя, — сказал Вася. — Может быть, еще револьвер вытащишь? Тогда ®се сразу перейдем в анархистскую веру.

— Ты не перейдешь, а другие еще встанут под черное знамя.

Зернов показал на похоронно-мрачный флаг, который несла группа анархистов. «Трепещите, тираны, молодежь на страже!» — было написано на флаге, выделявшемся, как черный обломок, в море красных знамен.

— Я думаю, по-другому будет, Зернов. Будет так, что те ребята тоже сманят черное знамя на красное. Это же рабочий народ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее