Вася Алексеев

Он делал вид, что его коробит язык, но всё в этой программе было ему враждебно. Всё было направлено против самых основ манифеста, который Шевцов написал для «Труда и света». Два документа лежали рядом. Как будто бы они говорили об одном — о целях рабочей молодежи, но каждым словом они противоречили друг другу.

— Что за стиль!

Шевцов писал свой манифест, подыскивая самые, как ему казалось, яркие выражения, пробуя на зуб каждое слово. Он так не шлифовал ни одного произведения за всю свою литературную жизнь. Разве можно было даже сравнивать с его вдохновенно звучащим — он не сомневался, что вдохновенно, — манифестом эти простые и лаконичные строки? Но, странное дело, Дрязгов недавно жаловался, что в рабочих районах встречают свистом первые же фразы манифеста: «Царизм свергнут, капитализм рушится, буржуазия трясется. Об окончательной победе над ними пусть позаботятся наши матери и отцы…» И не хотят дальше слушать. А программу, написанную Алексеевым, принимают с восторгом.

Дрязгов как-то приехал к Шевцову поздно вечером, прямо с собрания молодежи на Александровском заводе. Он должен был там отстаивать манифест, но долго говорить ему не дали — согнали с трибуны. Он неловко слез с нее, растерянный, едва сдерживая слезы обиды и злости. Никто больше не обращал на него внимания. На трибуну поднялся Алексеев. И вышло так, что не Дрязгов, а он читал выдержки из шевцовского манифеста.

— Послушайте, всё тут есть! Написано даже о создании художественной школы пролетарского юношества для развития в нем чувства прекрасного — любви ко всему изящному и стремления к развлечениям высшего свойства. Я не знаю, что это за «развлечения высшего свойства», не буду о них и говорить. Наверно, Шевцов в этом разбирается лучше. Но вот что я скажу: развлечения они не забыли и любовь к изящному тоже. Не забыли об уходе за жилищами, о домоводстве и домашнем хозяйстве. Всему они собираются учить молодежь. Одному только не хотят учить — борьбе за наши классовые интересы, за права, которые нам необходимы, за те требования, которые выдвигает рабочий класс. Такова их программа. Ее с радостью одобрит буржуазия, которой только и надо, чтобы мы отошли от борьбы. Но именно потому мы с презрением ее отвергаем.

Собрание было длинным, как все собрания в ту пору. Выступило много ребят. Ни от кого Дрязгов не услышал слова поддержки. С завода он шел один, старался и не мог понять, почему его постигло поражение. «Алексеев играет на низменных инстинктах неразвитой молодежи». Это он не раз слышал от Шевцова, но сейчас подобные объяснения не успокаивали. Что-то было не так.

Впереди по узкой и длинной улице, вдоль заводского забора, шел Вася Алексеев, окруженный толпой ребят. До Дрязгова долетали их голоса, то возмущенные, то веселые, смех и возгласы. И это еще усиливало чувство одиночества.

А на империале паровой «конки», ходившей из-за Невской заставы к Николаевскому вокзалу, они оказались недалеко друг от друга. Эта «конка» — коротенький поезд, в который вместо лошадей был впряжен кургузый, отчаянно дымивший паровичок, — тянулась нестерпимо медленно. И, как Дрязгов ни отворачивал от Васи растерянное и обиженное лицо, тот заметил его состояние, и, видно, ему стало жаль разбитого противника.

— Подумай, — сказал Вася, — подумай о том, что говорили, спокойно, без обиды. Ты рабочий парень, может, и поймешь, в чем неправ…

Шевцов сразу почувствовал сомнения, тревогу, которыми был охвачен Дрязгов.

— Алексеев сбивает вас с толку, но вы, конечно, слишком умны, чтобы поддаться на его демагогию. Вы интеллигентный юноша, каких, к сожалению, еще очень мало среди рабочих. Трудно поверить, что вам так мало лет… Сумейте подняться выше временных неудач. Завтра мы будем торжествовать победу.

Дрязгова он, кажется, успокоил в тот вечер, но к нему самому прежняя уверенность уже не возвращалась. И карьера вождя молодого рабочего класса, которую он выбрал для себя, уже не представлялась, как прежде, обеспеченной и лучезарной. За последние недели этой карьере было нанесено несколько тяжелых ударов, Шевцов не мог не помнить о них…

Деньги Эммануила Нобеля

Вася был прав, говоря, что Шевцову придется снять с себя маску, едва ребята начнут выдвигать большие политические вопросы. Обстановка во Всерайонном совете становилась напряженной, представители районов всё более явно поддерживали большевиков, они требовали прямых ответов. Кутаться в плащ таинственной «надпартийности» становилось трудно. Да Шевцову казалось, что это уже и не так необходимо. Времена стали иными. Контрреволюция наступала. Кумир Шевцова Керенский поворачивал к военной диктатуре. Шевцов тоже попробовал наступать.

В середине июля был созван Всерайонный совет. Дрязгов предоставил слово Шевцову.

— Петр Григорьевич зачтет составленный им проект устава, который мы должны принять.