Читаем Вася Алексеев полностью

Другое письмо Владимира Ильича Вася Алексеев слушал на Третьей Петроградской конференции большевиков. Опять собрались в домике у Нарвских ворот, в хорошо знакомом зале, где проходил Шестой съезд партии, где была конференция Социалистического Союза молодежи. На городскую партийную конференцию приехало много гостей, но подготовка к восстанию требовала строгой конспирации. Нельзя было разглашать свои планы, нельзя было выдавать их правительству. Самые важные заседания пришлось сделать закрытыми. Даже делегаты с совещательным голосом в них не участвовали. На одном из таких закрытых заседаний и читалось адресованное конференции письмо Ленина. Вася сидел в зале вместе с Володарским, Косиором, Невским… Восемнадцать делегатов представляли Нарвскую заставу. Вася Алексеев был одним из них.

Ленин писал: «Надо все силы мобилизовать, чтобы рабочим и солдатам внушить идею о безусловной необходимости отчаянной, последней, решительной борьбы за свержение правительства Керенского».

Разумеется, место агитатора партии, место молодежного вожака было в массах. Вася сознавал это и не щадил себя.

И вот наступила октябрьская ночь, когда всё завершилось. Всё завершилось — и всё началось. В эту ночь друзья Васи Алексеева были везде, где шли бои, где решалась судьба власти, судьба народа и страны. И Вася был с ними. Потом вспоминали, что Васю Алексеева видели в клубе молодежи. «Будьте готовы выступить в любую минуту», — предупреждал он ребят. Его видели в районном штабе Красной гвардии. Он отправлял отряды на охрану Смольного, в Петропавловскую крепость за оружием, на вокзалы, на телеграф. Его видели в районной боевой дружине и на Дворцовой площади в отряде Самодеда, штурмовавшем Зимний. И его видели в Смольном.

Вечером 26 октября группа нарвских большевиков пришла на заседание Второго съезда Советов. Увешанные оружием, перетянутые ремнями, в одежде, пахнувшей пороховым дымом вчерашнего боя, пришли рабочие заставы — недавние пасынки столицы.

— Слово имеет Владимир Ильич Ленин, — объявил председательствующий, и буря радости, восторга разразилась в белоколонном зале. Питерцы долгие месяцы не видели Ильича. Вождь, учитель, он теперь впервые выступал перед ними и как организатор победившей революции пролетариата. Он говорил о мире, которого так ждал измученный народ. Ленин предложил принять обращение к народам и правительствам всех воюющих стран.

«Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24–25 октября и опирающееся на Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире».

Это было первое слово только что рожденной Советской власти.

Прошло немного дней, и Советская власть призвала Васю к государственным делам. Он стал судьей, разрабатывал новые законы в народных комиссариатах просвещения и труда, законы, касавшиеся молодежи.

Так шли необыкновенные недели осени семнадцатого, когда рождался новый мир. События неслись бурным, как в половодье, потоком. Казалось, до журнала ли было Васе, увлеченному этим великим потоком? Но он не забывал и о журнале.

Где бы ни пришлось побывать ему за день, сколько бы дел ни навалилось на него, Вася вечером спешил на Фонтанку. Районы были оповещены, что там, в доме № 201, в третьем этаже, временно помещается редакция «Юного пролетария».

Вася установил приемные часы в редакции от 7 до 9 вечера. Ребята прибегали запыхавшись. Прислоняли винтовки к редакторскому столу.

— Вот погляди, что написал. Хотел побольше, да не умею. И времени, сам знаешь, нет.

Вася принимался читать заметки, беспорядочно набросанные на листках, вырванных из ученических тетрадей или бухгалтерских книг. Потом долго сидел, поправляя написанное друзьями.

Все-таки больше всех в первый номер он написал сам. Из-под его пера вышли передовая, статьи «Рабочая молодежь и Красная гвардия», «Язвы нашей жизни». Вася подготовил свою поэму «Детство и юность».

Наконец, нашли и типографию, согласившуюся печатать журнал. До революции она печатала «Сельский вестник». Конечно, новое издание было совсем иным, но типографа это не особенно беспокоило. Он требовал одного — чтобы деньги внесли вперед. Вот тут-то и была загвоздка. Денег Союз молодежи не имел.

Рядились долго. Типограф согласился на аванс в четверть суммы, причитающейся за журнал. Эти деньги собрали в районах.

Вася сдал рукописи в набор. Но в роли редактора он выступал впервые, сколько материала нужно в номзр, ему было трудно рассчитать. Статьи набрали. Типографский метранпаж вручил Васе сырые гранки.

— Только журнала из этого не выйдет. Тут едва на половину номера.

Пришлось снова браться за перо, договариваться с ребятами, чтобы написали заметки. Многих товарищей после Октябрьских дней было не найти. Отряды Красной гвардии уходили гнать Керенского и Краснова, угрожавших городу, потом в другие центры страны — устанавливать Советскую власть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее