Вася Чапаев

— Пойду, пойду! — обрадовался Вася. После отъезда братьев он потихоньку от матери пытался наняться в грузчики. Но над ним только посмеялись: «Какой из тебя грузчик, каши ты еще мало ел!»

— Толмачиха три рубля за лето платить будет, — продолжал дядя Гаврила. — Опять же сбой, когда свинью режет, тоже пастухам полагается.

— У тебя у самого четыре рта, куда еще нахлебника берешь? — угрюмо проговорил отец.

Дядя Гаврила заторопился:

— То есть как это — нахлебника? Чай, я за Ваську работать не буду. Он сам свой хлеб заработает,

Отец в упор глянул на Гаврилу.

— Ты ведь Тимошку своего хотел взять?

— Да нельзя ему, Тимошке-то. Дома матери помогать надо.

Иван Степанович усмехнулся:

— Ох, и языкатый ты, Гаврюшка! Тебя и в парнях-то никто переспорить не мог. Таким и остался... Ну, спасибо тебе!

Дядя Гаврила рассыпался дробным, сипловатым смехом.

— И ты, Ванька, тоже не переменился. Легкости в тебе никогда не было. Дремучий ты человек.

...Напраслину взводил на свиней дядя Гаврила, обвиняя их в норовистости. Свиное стадо послушно торопилось на выгон и целый день рылось в земле, аппетитно чавкая и похрустывая какими-то корешками. А пастухи располагались под кустиком, на пригорке, и, полеживая, любовались синей Волгой с проплывающими пароходами.

Дядя Гаврила — бывший солдат — рассказывал Васе про войну и учил рубать шашкой.

Свиньи в ужасе шарахались в стороны, когда Вася во весь опор мчался верхом на палке, то бишь на коне, врезаясь в колючие заросли татарника, и наотмашь рубил спесивые головы в малиновых шапках.

Деревянная шашка-самоделка в конце концов не выдержала и сломалась. Тогда дядя Гаврила сделал Васе драгоценный подарок — отдал свою старую шашку, невесть зачем принесенную с войны.

У Царицына навстречу барже вышел катер под черным флагом. С катера сообщили, что в городе холера. Приказчик Тихомирова Иоганн Карлович добился разрешения торговать с баржи. Покупатели могли подъезжать на лодках.

Продажу должны были вести братья Чапаевы. Сам приказчик, оберегая свою жизнь, хотел уехать на буксире подальше, чтобы в безопасном месте дождаться Михаила и Андрея. Но братья, понимая, какой опасности они подвергаются, общаясь с людьми из зараженного города, наотрез отказались выполнить это распоряжение.

— Мы подрядились баржу довести — и довели. Давайте нам расчет, сколько положено. А торговать дело ваше, Иоганн Карлович, вы приказчик.

Мечты хитрого немца продать голодающим зерно по баснословным ценам лопнули, как радужные мыльные пузыри. Остаться же на барже и провести торг с риском для своей драгоценной жизни он боялся.

Напрасно он орал и топал ногами. Братья стояли на своем. Тогда немец выложил перед Михаилом кучу денег. Но и это не помогло. Братья уперлись:

— Не хотим погибать от холеры!

Обозлившийся приказчик прогнал их, не заплатив ни гроша. Попросившись, Христа ради, на попутную баржу, братья, без копейки в кармане, добрались до Балакова.

Высадившись на берег, они долго бродили по городу и наконец решились постучать в бедную мазанку, попроситься ночевать. Хозяин домика, портной Шуйский, оказался добрым человеком. Узнав, как попали братья в беду, он оставил их у себя. А через день нашел им работу на лесном складе купца Цветкова.

Чапаевы не знали, как и благодарить Шуйского, а он твердил одно:

— Чего уж... Об чем разговор вести? Работайте, оперитесь, а там видно будет... Живите у нас. Жена на всех постряпает, глядишь, и деньги целее...

Михаил и Андрей жадно ухватились за работу. Балаково им понравилось. Маленький торговый городок жил сытно. В центре города по воскресеньям и средам шумел базар. Тучи мух жужжали над мясными рядами, где топырили ноги розовые, облитые жиром бараньи туши. Пчелы облепляли телеги с арбузами, дынями, яблоками, ползали по бадьям, наполненным душистым тягучим медом. Калачники бойко торговали румяными, поджаристыми калачами. Бабы, стоя около глиняных горшков, звонко зазывали отведать топленого молочка с холодненьким каймаком. А самое главное для братьев было то, что нашелся спрос на их сильные молодые руки. Была работа.

В ЧУЖИЕ МЕСТА

Подошла осень. Наступили утренние заморозки и холодные вечера. Работа свинопасов окончилась. Дома было очень плохо. Отец, вернувшийся из больницы, хромая, ходил по Чебоксарам в поисках работы и под вечер чернее тучи приходил домой. Положив больную ногу на лавку, он молча перебирал свой плотницкий инструмент или, облокотясь на стол и подперев кулаком щеку, надолго задумывался.

У околицы запела гармонь. Иван Степанович со злостью задернул занавеску на окне:

— Скоро с голоду пухнуть будем, а у них все гулянки на уме... И чего отцы смотрят?

— Молодость, Иван Степанович, — оправдывала мать гуляющую молодежь. — Молодым и хлеба не надо, дай погулять! Сам-то забыл, что ли?

Лежа на печке, Вася закрывал глаза и представлял, как все они скоро распухнут с голоду. Тяжелые мысли одолевали Васю, и он вертелся с боку на бок, злясь на Гришку, безмятежно спящего рядом с ним.