Читаем Василь Быков: Книги и судьба полностью

ВБ: Начальная школа, четырехлетка, в деревне Двор-Слободка. Она находилась в бывшей помещичьей усадьбе. Самого помещика, конечно, к этому времени уже давно там не было, а имение было экспроприировано и отведено под школу.

ЗГ: Это была хорошая усадьба? Такое дворянское гнездо — парк, сад, водные глади?

ВБ: О да. Огромный красивый дом, окруженный старыми деревьями, с большим садом и парком. Там были еще конюшни и много других построек. Но самым привлекательным для нас, ребятишек, был пруд, в котором мы плавали все лето напролет, да еще и рыбачили.

ЗГ: А какую рыбу ловили?

ВБ: О, в основном нашу национальную белорусскую рыбу — карася.

ЗГ: Библиотека в школе была?

ВБ: Нет, библиотеки как таковой не было. Зато имелось два книжных шкафа, постоянно запертых на ключ, хранящийся у нашего учителя, который берег его, как цербер. Получали мы книги от него, как царскую милость: только лучшим ученикам разрешалось взять книгу домой. Ну, и еще многое зависело от его расположения духа. Понимаете, в то время книги были дорогим удовольствием и считались роскошью.

ЗГ: А где вы учились после окончания четвертого класса?

ВБ: В Кублической средней школе. Когда-то это было живописное местечко, славный такой городок, а сейчас он выглядит, как любая другая забытая Богом деревня. Кстати, он тогда процветал, вернее, доцветал: много магазинов, красивая церковь, хорошая, добротная синагога. Наша школа стояла на холме.

ЗГ: Это была десятилетка?

ВБ: Как и все средние школы в то время. Все классы были переполнены: в каждом сидело по двадцать пять — тридцать учеников, а то и больше. Были параллельные классы — 5-й «а», 5-й «б»…

ЗГ: Что еще вам помнится о Кубличах?

ВБ: Как я сказал, до войны Кубличи были колоритным местом, от которого остались только руины после фашистской оккупации. Впрочем, облик городка начал меняться еще раньше. До прихода советской власти центром жизни городка, заселенного в основном еврейскими семьями, была рыночная площадь. Когда пришли большевики, они там соорудили пожарную каланчу и Дом Советов. Но самым главным фактором в наступившие времена оказался тот, что всего-то в километре с небольшим от городка проходила граница с Польшей, теперь уже иностранным государством. Сразу же появилась туча пограничников. Они построили для себя новое кирпичное здание на рыночной площади, которое нависало над Кубличами. Эти люди полностью изменили жизнь города и на рыночной площади отгородили себя от населения трех-четырехметровым глухим забором. Сначала рынок просто потеснился, уступая им место, а потом, к концу 1930-х, он практически исчез. Да и нечем было уже торговать.

ЗГ: Вы с кем-нибудь из школьных товарищей виделись после войны?

ВБ: Поскольку это было в основном еврейское поселение, то во время войны его почти полностью уничтожили. Только один парень из моего класса остался в живых. Слышал, что еще несколько еврейских девочек из нашей школы уцелели.

ЗГ: Вы, кажется, упоминали как-то этого человека. Его звали Мейер?

ВБ: Да, Мейер, Михась, Мишка Свердлов.

ЗГ: Это его настоящая фамилия, не псевдоним, как у героя революции?

ВБ: Самая что ни на есть настоящая. У Мейера был брат и сестры, и все они были сиротами, жили вместе в Кубличах. Мейер выжил только потому, что был призван перед войной в Красную армию. Он прошел войну от начала до конца, и мы часто встречались с ним после войны. Он уже жил в Москве, но навещал меня регулярно, особенно когда я жил в Минске. Собирались у меня, а потом сразу ехали в Ушачи, Кубличи… Давно что-то от него не было никаких вестей.

ЗГ: Ну, а какие еще национальности заселяли местечко? Кто-нибудь ходил открыто в молельные дома, церкви?

ВБ: Хорошо. Расскажу немного подробнее о Кубличах. В 1930-х здание православной церкви было сильно разрушено: кресты поснимали, демонтировали купол и колокола, растащили кирпичи. А ведь это была старинная церковь с большим хранилищем церковных книг, включавшим и древние рукописи. Некоторые из них были написаны по-церковнославянски на пергаменте. Все они были сильно повреждены. Мы, мальчишки, делали из пергамента воздушные змеи и запускали их.

ЗГ: Дикость какая…

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза