Читаем Василь Быков: Книги и судьба полностью

Белорусское дворянство и духовенство воспитывалось либо на российской (православной), либо на польской (католической) лингвистической культуре. Общей для дворянства сначала была французская, позже, после войны с Наполеоном, ее заменили немецкая и английская (из-за близости обеих к царскому дому) культуры. Белорусский язык, в среде местного дворянства и духовенства считавшийся «мужицким», был знаком немногим из этих сословий (Мицкевич являлся одним из исключений). Такими же исключениями были Янка (Ян, Иван) Барщевский (1794–1851) и члены его Петербургского кружка; они и стали тем мостом, через который национально-освободительные идеи Мицкевича передавались на Беларусь[79]. Несколько этнических белорусов, рожденных между 1840 и 1890 годами, к концу XIX столетия подхватили эту эстафету. Ведущими были, конечно, Франтишек Богушевич[80] и Максим Богданович[81]. А чуть позже засверкали такие имена, как Янка Купала, Якуб Колас, Змитрок Бядуля и другие, приведшие белорусскость к расцвету в 1920-х (об этом феномене говорил Быков в своем интервью)[82]. Все эти писатели не только считали себя в первую очередь белорусами, но и на протяжении всей своей жизни проводили идею белорусскости, сутью которой, как позже для Быкова, была необходимость изъясняться на родном языке и жить в своем независимом государстве. Примером для них, особенно в ранних поколениях, безусловно, являлся Адам Мицкевич, который, согласно его исследователю Яну Лехоню, «дал выражение тем духовным силам (а возможно, и сам создал их), которые проложили дорогу его людям к их духовному будущему»[83].

В одном из интервью Быков, однако, несколько «отгородился» от Мицкевича, заметив следующее: «Прежде всего я хочу сказать, что я, как писатель, в первую очередь реалист. Моя проза — всегда о реальных фактах бытия, и она полностью полагается на общественную жизнь и связана с жизнью нации»[84]. Это утверждение, безусловно, связывает Быкова больше с Богушевичем, Богдановичем, Коласом, Купалой, чем с Мицкевичем. Несмотря на существенное влияние романтических идей Мицкевича на становление белорусскости на территории Беларуси, названные и неназванные белорусские писатели были, в отличие от Мицкевича, пусть и разного плана, но реалистами. В своих произведениях они редко интересовались явлениями потустороннего мира, видениями, предсказаниями и не увлекались явным интересом великого писателя-романтика к «велениям» сердца, а предпочитали им жизненные реалии. Однако государственность как первая необходимость для существования любой нации явилась коренным принципом, ведущим прямо к национальной (романтической) идее Адама Мицкевича всех; кому была дорога национальная независимость. Беларусь не являлась исключением в этом вопросе.

Примерно с 1980-х Быков сконцентрировался на разработке своей собственной концепции современной ему национальной идеи Беларуси. Правота Т. Бэрда, без сомнения, налицо: чувство справедливости у Василя Быкова — совершенно органичное и врожденное: ведь он не принял никогда выгодных позиций Лукашенко или Савицкого только оттого, что они — этнические белорусы. В этом плане, однако, можно отметить только одну «слабость» военного нарратива Василя Быкова: если действие происходило во время войны, но не в Беларуси, у него — за исключением Блищинского в повести «Предательство» — нет ни одного отрицательного персонажа белорусского происхождения. Да и тот, Блищинский, — просто антагонист положительному образу другого белоруса. Однако, если действие происходит в то же самое время на территории Беларуси, белорусская национальность не является защитой от нравственного правосудия автора: быковские персонажи демонстрируют всевозможные оттенки реальных характеров. Это не значит, что его герои-белорусы на поле боя — картонные копии живых людей. Психологический портрет Быкова всегда точен и прекрасно выписан, просто его белорусы действующей армии всегда — чуть теплее, чуть человечнее и как-то более близки и знакомы читателю, чем другие персонажи.

Что же такое белорусскость для Быкова? Верность родному языку? Однако его лучший друг Алесь Адамович писал по-русски, но в глазах Быкова и в своих собственных глазах он был именно белорусским писателем. Патриотические чувства, выделение нации, которой принадлежишь, из всех остальных?

Послушаем самого Быкова:

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза