Василь Быков: Книги и судьба

Для быковского поколения (а Лозняк — одногодок писателя) попасть в немецкий плен означало бесчестье на всю оставшуюся жизнь. Даже в царской армии отношение к плену и пленным было достаточно суровым, однако в советское время эта ситуация тяжелейшим образом усугубилась до полной бесчеловечности. Во время войны (да и много позже) плен воспринимался как нечто позорное, если не предательское, а человек, побывавший в плену, был со всех точек зрения сомнительным. Позже Быков кардинальным образом изменил свое отношение к плену. Мы подробнее поговорим на эту тему, когда придет время рассматривать такие его работы, как «Карьер», «Сотников», «Стужа» и многие другие. Да и сюжет «Альпийской баллады», нашего следующего произведения, который связан с пребыванием героев в немецком плену, дает много материала к этой теме. В «Третьей ракете», однако, оба протагониста — и Лукьянов, и Лозняк — воспринимают плен как первичный, кардинальный грех и в то же время как личное несчастье и вину попавшего в плен. Быков в этом отношении частично разделяет и укрепляет официальную точку зрения. Показательно, что наше интервью 2001 года, коснувшееся этого вопроса, подтверждает личную позицию автора, отразившуюся в его ранних произведениях.

ЗГ: Василь Владимирович, как вы относились к ситуации с пленом? Случались, видимо, такие обстоятельства, когда необходимо было сдаться ради сохранения жизни? Вы когда-нибудь предполагали такой поворот судьбы для себя?

ВБ: Никогда. Для меня лично это было бы хуже смерти. Должен вам сказать, что у меня в жизни было много моментов, когда решать нужно было мгновенно: рискнуть жизнью или сдаться в плен. Но плен был не для меня. Однажды, когда я был довольно тяжело ранен в ногу и немцы были очень близко (наш батальон был разбит), я делал все, что мог: бежал, полз, отстреливался, а когда немецкие танки нас настигли, бросал вместе с остальными под танки гранаты, несмотря на то что рана сильно кровоточила. Многие мои товарищи были тоже ранены, но мы все оставались в строю.

Современному читателю необходимо понять, что кроется за этим, мягко говоря, нелогичным кредо: «Умереть, но не сдаться». Помнится, в ходе диалога я напомнила Василю Владимировичу закон израильской армии: солдат обязан сдаться в плен ради сохранения жизни. Он же в ответ повторил несколько раз: «Вы не понимаете и, видимо, не можете понять, да оно и к лучшему, что не можете». Благодаря книгам Быкова и произведениям других писателей военной темы мы, конечно, можем понять, почему его поколение относилось к плену именно таким образом. Помимо воинского долга, героического пафоса войны и чувства товарищества, следует иметь в виду, что противник, не связанный женевскими обязательствами с Советским Союзом, относился к пленным гражданам этого государства неизмеримо более жестоко, чем, например, к британским, французским или американским военнопленным[98]. Но превыше всех перечисленных обстоятельств у каждого советского солдата был страх оказаться военнопленным из-за неотвратимых последствий со стороны драконовской системы: не только они, эти несчастные, страдали в сталинскую эпоху, но и их семьи находились под постоянным подозрением и часто подвергались репрессиям. Да, понять мы можем, однако оказаться на месте этого поколения ни один из нас бы не захотел…

В «Третьей ракете» Быков развивает ту же схему, которую применил в романе «Журавлиный крик»: у каждого протагониста, солдата наряда, есть антагонист; любой из них в разной степени может оказаться антагонистом практически всем. Так, сначала таким героем является сержант Желтых, третирующий новобранцев своей батареи (Лозняка, Задорожного, Лукьянова) много строже, чем Попова и Кривенка. Сразу после его гибели возникает противопоставление — живые и мертвые, постоянно меняющееся в процентном отношении: если сначала это — один к пяти, то в конце, считая Люсю, немецкого танкиста и украинца Панасюка, пропорция уже иная — восемь мертвых на одного живого; иными словами, на одного погибшего немца пришлось семь наших.

Так правдиво и просто показаны причины и следствия невероятных человеческих потерь в советских войсках. В то время как регулярные немецкие войска брали умением, техническим и экономическим оснащением, советское командование воевало в первую очередь живыми людьми. И в первом, и во втором романе Быков показывает условия и называет причины: люди были оставлены без боеприпасов, еды, предметов элементарной гигиены, медикаментов. Коммуникация между нарядами, ротами и другими военными подразделениями была на уровне каменного века. Вот, как следствие, и остался после этого боя только один живой человек, да и тот полубезумный от пережитого.