Василий Буслаев

Комната, в которой оказался Василий, имела два узких окна, блестевших зеленым стеклом, стены комнаты были украшены розетками и всевозможными завитушками, пол был выложен плитками из зеленого камня. Посреди комнаты стоял круглый стол на ножках в виде львиных лап. Подле стола стояли стул и кресло с подлокотниками. Больше никакой мебели не было.

Вестник удалился, оставив Василия одного.

Постояв некоторое время на одном месте, Василий сначала прошелся по узкой комнате из угла в угол, потом сел на стул. Ему не сиделось. Он встал, затем снова сел. Его изводило мучительное любопытство: что скажет ему император, когда войдет сюда?

Шелест ткани, которой был завешен дверной проем, заставил Василия оглянуться. Он надеялся увидеть василевса и вскочил со стула. Однако перед Василием стоял толстый важный господин в длинных, до полу, одеждах шафранного цвета, похожих на балахон. Вельможа был совершенно лыс. Его круглое мясистое лицо лоснилось, лысина у него блестела. В глазах застыло добродушно-лукавое выражение.

– Василий Буслаев, если не ошибаюсь? – удивительно тонким голоском спросил вошедший.

– Да, – ответил новгородец и сел на стул, повинуясь мягкому жесту пухлой руки.

Толстяк устроился в кресле напротив Василия.

– Меня зовут Волумниан, – представился он. – Я помощник паракимомена Диотима, который ночует в спальных покоях императора. Я же имею доступ в опочивальню императрицы.

Василий знал, что паракимомен – высшая придворная должность, которую, впрочем, может занимать только евнух. Это насторожило Василия.

– Боготворимый повелитель ромеев, да продлит Господь его дни, послал меня сказать тебе, Василий, что василевс не забыл о том, как ты пришел к нему на помощь в трудный час. Милость Порфирородного снизойдет на тебя, если ты проявишь благоразумие. – Волумниан сделал паузу, пристально глядя на русича. – Существует мнение, будто непогрешимых людей нет. Наверно, это так. Но также существует и другое мнение, заключающееся в непогрешимости василевса. Ты понимаешь, о чем я говорю, дружок?

– Нет, не понимаю, – ответил Василий.

– В твоем положении надо быть сообразительнее, дружок, – слащаво осклабился Волумниан.

– И снова не понимаю, – повторил Василий.

Улыбка исчезла с круглого лица евнуха.

– Один мой знакомый, случайно подсмотревший, как василевс целует ножки одной знатной женщине, лишился глаз за это, – тихим, но внушительным голосом произнес Волумниан. – А другой мой знакомый, много знавший о василевсе и вздумавший разглагольствовать об этом, лишился и глаз и языка. Вот так-то, дружок!

– Ну и при чем здесь я? – вызывающе спросил Василий.

– То есть как «при чем»? – удивился евнух. – Разве ты не оказывал василевсу услугу в одном, скажем так, щекотливом деле?

Василию надоели эти намеки. Он резко сказал:

– Ты пришел сообщить мне о милости императора, я слушаю тебя.

Волумниан слегка заерзал в своем кресле.

– Я буду краток, – начал он. – Как, по-твоему, я несчастный человек?

– По тебе не скажешь, – ухмыльнулся Василий.

– Верно подмечено, дружок. Пусть я – скопец, зато стою выше многих знатнейших мужей Империи! А почему? Ответ прост – среди придворных должностей самые высшие принадлежат таким, как я. – Волумниан горделиво приподнял подбородок. – Смекаешь, русич? Я вырос в небогатой семье, но сумел получить достойное образование и пробился в дворцовые писцы. С годами я вошел в доверие к главному евнуху, без участия которого не совершается ни одно начинание василевса. В конце концов преславный Диотим сделал меня своей правой рукой, своим всевидящим оком.

Вот эти руки помогали одеваться и раздеваться первой супруге василевса, ныне покойной. Эти глаза видели прекрасную наготу Евпраксии, любимой наложницы василевса, как и наготу других женщин, приводимых в спальню императора не кем-то, а мною. – Волумниан несколько раз ткнул себя в грудь растопыренными пальцами. – Я каждодневно вижу нынешнюю супругу василевса в одежде и без одежд. Я знаю все ее женские тайны, как и тайны всех прочих женщин, живущих под сводами дворца.

Через кого они действуют, когда желают утолить свою похоть? Через меня, дружок. Мне платят и повариха, возжелавшая соединиться на ложе с каким-нибудь стражником, и сам император, когда я привожу к нему очередную красотку. Я несказанно богат, русич. Богаче меня в этом городе, пожалуй, лишь паракимомен и василевс.

– Но ты беден в другом, приятель, – сказал Василий, угрюмо взирая на Волумниана. – Даже за все свои сокровища ты не сможешь опять стать мужчиной.

– А я и не стремлюсь к этому! – воскликнул Волумниан. – Сколько бед и несчастий подстерегает мужей, гордящихся своей мужественностью! Многие ли из них доживают до старости, погибая в сражениях и дворцовых интригах, умирая от яда и петли, причем часто их к этому толкают женщины. Да будет тебе известно, дружок, женщина есть сосуд греха! Это вселенское зло!