Василий Голицын. Игра судьбы

Князь Василий рассмеялся. Он-то был ближе к царю Алексею Михайловичу. Был в те поры государевым возницей и главным стольником при дворе. Уж ему-то истина была явлена лучше, нежели кому-нибудь другому. Было тогда ему под тридцать, и все секреты двора открыты. А что в самом деле младенец Петр мало схож со своими родителями — все тому дивилися.

— А еще сказывали, что приставили к нему для учения крещеного жидовина Никиту Зотова, коего предложил воспитатель царских детей монах Симеон Полоцкий, тоже-де взят дитею у жидов и окрещен в православную веру.

Князю Василию это было известно. Говорили о том вполголоса в кругу царевны Софьи. Она сама была любимой ученицей ученого монаха, и, верно, истина была ей открыта. Ни утверждать, ни опровергать князь все это не брался. Он отличался терпимостью и считал, что все определяет не кровь, а достоинства, человеческие качества, способности. Он знавал высокородных болванов и сметливых, талантливых простолюдинов.

— Что молчишь, князь? Али тебе неведомо? — наступал Григорий, уверенный, что его сиятельный знакомец молча соглашается с ним. — Неспроста все это. Неспроста к наследнику приставили нехристей, дабы дух в нем воспитать неправославный.

— Чепуха все это. Бабьи наговоры, измышления бродячих монахов, — наконец ответил князь Василий. — Хоть и враг он мне, царь Петр, а противу истины непогрешу. Доподлинно мне известно — при мне то было, — что царица Наталья сына родила здоровенького, и при том были не только повитухи и доктора, но и знатные бояре и боярыни. И я в тот момент во дворце был.

— Может, и так, — согласился Григорий, — однако лютует царь, сказывают люди. Статочное ли дело: царь, а своеручно головы рубил, стрельцов извел. Хоша нам, кои старой веры держатся, патриарх был гонитель, а он патриаршество вывел. Правду говорят: царь-антихрист.

Князь Василий промолчал. Царь Петр был его погубителем, от него шли все беды и несчастия, он был виновником всех его потерь, и казалось бы, и ему надлежало видеть в нем антихриста. Да, он был ненавистником неослабным, мог бы уж по прошествии стольких годов ослабить узду.

Но нет — царь не знал милости. И все-таки разум противился. Энергия, здравый смысл, пытливость и безоглядность молодого царя хотя и против воли, но нравились ему. Такой царь — князь это понимал — надобен дремотной Руси. Все, что доходило сюда, на край земли, говорило об этом. Вести доходили медленно, молва их искривляла, мало того, лишала смысла. Иной раз и понять было невозможно, что на самом деле произошло.

Однако все говорило о том, что царь Петр круто повернул кормило, и тяжелый, неповоротливый корабль государства лег на новый курс. В этом курсе было то, о чем князь мыслил, когда был во власти. Эх, если бы не опала, если бы он мог стать рядом с царем, здравый смысл смог бы торжествовать, и Россия оказалась бы в первой шеренге великих держав!

Но царь не нуждается ни в его опыте, ни в его знаниях. Ежели бы он смог присмотреться, понять, оценить сделанное им. Но Петр нетерпелив и крут. Он и не взглянет в его сторону.

Князь Василий тяжело вздохнул. Григорий заметил, сочувственно спросил:

— Что, княже, закручинился? Аль страсть какая вспомнилась?

— Да, Гриша. Вспомнилась мне моя былая жизнь. Выходит, не углядел я главного — за кем истинная сила, близ кого надобно держаться.

— Скажи. Авось я к силе той прибьюся и тебя вытяну, — насмешливо проговорил Григорий.

— Пустое. Не того ты лесу дерево, — отмахнулся князь.

— Нешто? А все ж сказывай.

— Погубителя моего, царя Петра, надобно было держаться.

— Ай да князь! Ну и удивил! Выходит, ты слеп был?

— Выходит, так. Что уж теперь казниться? Все мимо прошло, все миновало. Ничего уж не воротить.

— А может, все и повернется по-иному. Господь-то не царь — уповай на его милость.

— Видно, и Господь от меня отвернулся. Коли он призрел бы меня своим милосердием, то не загнал бы в эту пустыню, не отнял бы моих детей…

— Не гневи Бога, княже. Глядишь, и он подаст милостыню.

— Э, княгиня моя все надеется на него, все молит и молит, пред иконами поклоны бьет. Нет, не в них сила и спасение, а в нас самих. Кабы в свое время я зорче был, кабы не вознесся умом выше облак, все обернулось бы по-другому. Во всех своих бедах человек виновен сам. Тож и я. А Бог ни при чем.

— Ну, княже, ты договорился. А на што мы ему поклоны бьем?

— Более некому. А ему до наших мелких дел да дрязг дела нет, он в нашу сторону и не глядит.

— Да ты, княже, выходит, богохульник! — вскинулся Григорий.

— Выходит, так, — покорно согласился князь Василий. — Всею жизнию к тому пришел.

— Небось, и грешил много?

— Не без этого. Грешил всяко: и помыслом, и плотью.

— Ну вот тебе и воздаяния, — провозгласил Григорий.

— А ведь нет на земле ни единого безгрешного человека. Вспомни-ка: евреи хотели побить блудницу Марию Магдалину камнями, а Иисус остановил их, сказав: «Кто из вас без греха, пусть бросит в нее камень…» И камни выпали из рук покусителей.

— И вправду, княже, — вздохнул Григорий. — Все мы во грехах ровно в одеже. Да что там в одеже — в коже.