Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

С Бубенновым не спорили. Подразумевалось, что победа окончательна и теперь его роман должны признать «военной эпопеей». Гроссман, объявленный «клеветником», более не участвовал в конкуренции. Его откровенно травили.

Инвективы критиков предусматривали и вполне конкретные последствия: арест и осуждение за «антисоветскую агитацию». Правда, уголовной ответственности тогда подлежала бы вся редколлегия «Нового мира» во главе с Твардовским, а также руководство ССП, что было маловероятно. Однако и гарантий от абсурда не осталось.

Возможно, от ареста Гроссмана уберегло то, что ранее он, как другие известные романисты, оказался под сталинским покровительством. Без ведома генсека арестовать не могли.

Но истерия нарастала. И трудно было судить, пожертвовал ли Сталин проектом гроссмановской «военной эпопеи» ради новой пропагандистской кампании, адекватен ли, контролирует ли ситуацию.

Гроссман, по версии Липкина, уехал к нему на дачу в подмосковный поселок, где и пережидал опасное время. Исключить такое нельзя.

Правда, сам Гроссман иначе характеризовал февральско-мартовскую ситуацию – в уже цитировавшемся автобиографическом рассказе «Фосфор». Там речи нет про отъезд на чью-либо дачу. Повествователь – в своей московской квартире: «Телефон стоял на моем столе и молчал. Обо мне в эту пору плохо писали в газетах, обвиняли меня во многих грехах.

Я считал, что обвиняют меня несправедливо, конечно, все обвиняемые считают, что их обвиняют несправедливо. Но возможно, что обвиненные и обвиняемые не всегда кругом виноваты. А обо мне писали только плохое, и на собраниях обо мне говорили только плохое.

А телефон на моем столе молчал».

Повествователя мучило одиночество. Рядом с ним преданного друга не было. Но художественное произведение, разумеется, не аргумент.

О Гроссмане тогда «говорили только плохое» и в печати, и на писательских собраниях. Причем кампания лишь набирала силу.

Не изменили ситуацию даже сообщения в периодике о болезни Сталина. Разве что несколько отвлеклись критики после 6 марта, когда газеты напечатали обращение ЦК партии к советским гражданам в связи со смертью генсека[351].

Однако 17 марта автор романа, объявленного «клеветническим», получил официальное письмо. Начальник Управления Воениздата, генерал-майор П. Ф. Копылов требовал: «Ввиду того, что Ваше произведение “За правое дело” признано идейно-порочным в своей основе и не может быть издано, прошу полученные Вами деньги вернуть в кассу Издательства не позднее 1 апреля с. г.»[352].

У генерала не оставалось выбора. После шквала погромных рецензий печатать роман было нельзя, но и списать аванс в убыток не разрешили бы вышестоящие инстанции. За убытки полагалось отвечать руководителю издательства, а сумма весьма солидная, превышающая годовой оклад генеральского жалованья.

Разумеется, издательство могло б расторгнуть договор, если бы автор не выполнил предусмотренные условия. Но ими предусматривалось лишь внесение правки – добавлений, сокращений. Править же было нечего: роман отвергнут категорически. Вот и пришлось генералу выдвигать незаконное требование. Надеялся, вероятно, что Гроссман в законах несведущ. Или – побоится судебного разбирательства.

Гроссман отказался вернуть авансовую сумму. Если впереди арест и осуждение, то обязательной будет конфискация имущества. Да и при депортации не сохранить его. С какой стороны ни смотри, нет смысла уступать.

15 апреля Гроссман получил судебную повестку. В тот же день приехал и представитель издательства. Он, согласно дневнику, уговаривал «признать роман порочным, что даст возможность к его переработке».

Уловка была неуклюжей, беспомощной. Имелось в виду, что Гроссман сам признает публикацию невозможной, вернет аванс, тогда издательство заключит новый договор – на выпуск «переработанного» романа. Уговоры, понятно, оказались безрезультатными.

Судебное заседание состоялось 21 апреля. Выиграл Гроссман.

Бочаров в монографии описывает разбирательство, ссылаясь на воспоминания Гроссмана. По словам исследователя, воениздатовский представитель «утверждал одно: нельзя оставлять народные деньги у писателя, написавшего антинародное произведение. Но судья отклонил иск: согласно авторскому праву, издательство, расторгая договор на уже одобренную рукопись, не может требовать возврата аванса».

Допустимо, что итог тяжбы стал бы иным, если бы не изменилась политическая ситуация. 4 апреля 1953 года «Правда» напечатала сообщение Министерства внутренних дел СССР, полностью дезавуировавшее все другие публикации о «деле врачей-вредителей»[353].

Признавалось, что обвинения были заведомо ложными, доказательства фальсифицированными, в силу чего арестованные оправданы. Ну а следователи-фальсификаторы уже привлечены к ответственности. Причины, обусловившие аресты невиновных и грандиозную, откровенно антисемитскую кампанию, не анализировались.

Впрочем, сама кампания фактически сразу и прекратилась. Без каких-либо объяснений.