Василий I. Книга первая

Братья были погодками, а средний из них — годком Василия. Общими у них были игры, разговоры, забавы. Было Василию с ними интересно и легко, а обществом русских княжичей, находившихся, как и он, в плену здесь, тяготился.

Несносны были братья Семен и Василий-Кирдяпа: оба они приходились ему дядьями, но это они, клятвопреступники, переметнулись вместе со своим отцом на сторону ордынцев, когда Тохтамыш подошел к Москве. Не мог Василий забыть им того предательства и не хотел считать их своими родственниками. И княжича Ивана нижегородского родственником не хотел признавать, а уж Александра тверского, сына Михаила Александровича, главного своего соперника, и вовсе за врага считал. Ну и Родославу рязанскому доверия не могло быть: сколько раз отец его Олег Дмитриевич изменял Москве — при первом же удобном случае. И хотя, находясь сейчас в несчастье и унижении, все они охотно признавали волю младшего по возрасту Василия московского, он не жаловал их, избегал с ними знаться. Больше всего времени проводил он с Боброком, подружился с Данилой Феофановичем Бяконтовым, но всего охотнее бывал в землянке братьев Некрасовых.

Сегодня он пришел к ним после стычки с Иваном нижегородским. Судислав вскинул глаза на Василия, сразу перестал ширкать лезвием ножа о камень, удивился:

— Ба, ба, ба! Что это с тобой, княжич?

— А что? — спросил, сжимаясь внутренне, уже предчувствуя недоброе, Василий.

Судимир с Судилой тоже от дела оторвались, глядели странно. Судислав протянул бронзовое круглое зеркальце. Василий повернул его к свету, убедился: огромный синячище расцвел под левым глазом.

— Кто это тебя?

— Иван.

— Да-а? Ну, мы ему сейчас загнем салазки! — Судислав отложил нож с камнем, снял с вешалки кафтан.

— Не надо, — остановил Василий. — Я его и сам хорошо разукрасил.

Неохотно, стыдясь, Василий рассказал, как было дело. Он не любил драться, но когда приходилось прибегать к кулакам, умел это делать: еще в раннем детстве Боброк преподал ему несколько уроков кулачного боя, запомнил он, как уклоняться от чужих ударов и как наносить их самому.

Иван утром вышел на улицу и вместо приветствия брякнул:

— Кизяк ты верблюжий.

Василий не обиделся, потому что понял, в чем дело. Иван жил в избе, которая отапливалась горячим воздухом, шедшим из печей по деревянным, обмазанным глиной трубам. Василий же после случая с Фомой Кацюгеем помещался в глинобитной землянке, которая обогревалась жаровнями — топить приходилось хворостом, камышом, мусором, прошлогодними стеблями репейника, а чаще всего кизяком из верблюжьего навоза. Но Василия это вовсе не задевало, он всегда помнил: ярлык-то на великое княжение все-таки он один сумел заполучить для отца, а остальные тут ни за будь здоров томятся, так пусть они хоть во дворцах эмиров живут! И он ответил спокойно, но не без яда:

— Кизяк не ярлык, завидовать не стоит.

Иван не ждал такой оплеухи. Помолчал оторопело, нашел отмщение:

— Известно, московитяне все в калиту тянут.

— Отчего это? — миролюбиво поинтересовался Василий.

— Не знаю, порода такая! — начал уже откровенно дерзить и нарываться Иван, но Василий еще пытался уклониться от ссоры.

— Почему это ты так решил?

— Это не я решил, это пословица у нас в Нижнем Новгороде такая. А уж пословица даром не молвится.

— Я тоже знаю одну пословицу, только думал, что она напрасно молвится. Значит, нет…

— Ну? Какая пословица? — не унимался Иван.

— Вот какая: нижегородец — либо вор, либо мот, либо пьяница, либо жена у него гулявица.

Не чаял Василий, что Иван в драку кинется, понял это, когда вдруг померк свет и во тьме брызнули из глаз искры. Сильно врезал Иван, но только один раз и сумел это сделать. Василий устоял на ногах и стал, дубасить наследника нижегородского великого князя с двух рук. У того сразу же закапала из ноздрей кровь, но Василий продолжал до тех пор бить его и по носу, и по зубам, пока Иван не лег на землю и не запросил пощады:

— Винюсь!

А когда Василий пошел прочь по глубокому песку, мокрому от выпавшего ночью и уже растаявшего снега, Иван отскочил на безопасное расстояние и загрозился:

— Вот погоди, скажу двоюродникам, они тебе покажут!

Настроение у Василия испортилось вовсе: почему это Семен и Василий должны заступаться за своего двоюродного брата, а не за сыновца — родного племянника? И вообще, зачем родственникам враждовать, почему бы не жить заодно? Вот как братья Некрасовы: они всегда друг за дружку, всегда не-разлей-вода.

Шел к ним Василий в скверном расположении духа и знал, что, как только увидит три любезных сердцу, рыжих, словно цветущие подсолнухи, головы, так и отскочат прочь все печали. И не ошибся. Братья очень внимательно выслушали рассказ, убедились, что их участие не требуется, заулыбались обрадованно и восхищенно, а затем по какому-то врожденному чувству душевного приличия постарались увести разговор на другое.