Василий I. Книга первая

Василий посмотрел на поверженного лося. Зверь был мертв, но шерсть его еще не поблекла, отливала бронзой в холодных лучах закатного солнца. Кровь пролилась с шеи на белую паховую подпалину, видна была и на ноге, потом терялась в черном чулке перед роговым венчиком копыта. Это, конечно, не секач, не вепрь-единец, которого сразил Василий из лука в Литве, но тоже добыча почетная, особенно для Ивана…

Василий вспомнил, как Витовт увенчал его тогда хвойной веточкой как «победителя» и хвалил очень громко. Василий удивлялся великодушию хозяина, подозревая, что тот завидует его знатному успеху, но искусно скрывает это. Сейчас понял, что литовского князя радовала иная, более крупная удача — так же, как сейчас Василия. Снисходительно улыбался он в ответ на хвастовство нижегородского княжича, отломил ветку елочки, обмакнул кончик в лосиную кровь и заткнул ее за соболиную оторочку на шапке Ивана. Без тени зависти, от души поздравил его с полем, по праву старшего назидание сделал:

— А вот нож жаловать неосмотрительно, вражду можно накликать, обрезаться можно.

Но Иван оказался не лыком шит:

— А то я не знаю! Вот, смотри, я в обмен его железный с березовой рукоятью взял…

— Удалец! — еще раз, теперь уж за рассудливость и оглядчивость похвалил Василий. — Даю пир силен в честь победчиков охоты. Оставайся еще у меня гостевать.

— Остаюсь, остаюсь! — бормотал Иван, хмельной и чадный от радости.

И польского посла Августа Краковяка удача не обошла, и тоже не без умелой помощи великокняжеских доезжачих.

— Иван на стон, а ты на реву взял зверя! — Василий похвалил Августа и воткнул еловую веточку ему в петлю жупана. — И ты — победоносец!

Великодушию Василия не было границ. Он слишком хорошо понимал настроение своих гостей. И то дикарское, не подвластное человеку потрясение, которое испытывает каждый охотник при виде крови поверженной им дичи, и то запоздалое обсуждение происшедшего, когда одним спекшимся комком в груди соединены азарт, жадность, радость, жажда превознестись самому и услышать признание других. Понимал своих гостей Василий, однако никому не завидовал. Сколько бы у него впереди ни было охотничьих удач, уж никогда не забудется тот звездный миг, когда от его стрел рухнул секач-единец. Сразу же тогда пошла молва из Литвы в Польшу, в Пруссию, в Данию, оттуда кружным путем — через Францию в Византию — до Руси докатилась: наследный княжич московский, что из ордынского плена сбежал, в гостях у Витовта на охоте убил вепря весом в четырнадцать пудов!..

Василий прощально взглянул на яркий, умытый растаявшим снегом Субботний луг, подумал: «Если мне так радостно видеть молодую траву, то как, должно быть, счастлив при виде живой зелени заяц!»

Вспомнив зайца, мысленно похвалил его, как только что хвалил вслух нижегородского княжича и польского посла: «Удалец! От пяти каленых стрел ушел! От таких моих стрел в Литве единец пал, а русак вот упрыгал. Просто удалец!» И еще подумал Василий, что это редкая удача — увидеть на зеленом лугу зайца: летом их словно бы и нет тут вовсе, но стоит выпасть снегу, как смелеют они сразу, белые на белом снегу.

9

Утром доложили Василию, что в Кремль прибыли три знатных выходца из Орды, из ханской свиты, просят принять их по делу, не терпящему отлагательства, которое они желают изложить непосредственно самому князю.

Не без любопытства и волнения вошел он в посольскую палату, чтобы, заняв великокняжеское кресло, выслушать тех, кто столь недавно властвовал его жизнью, честью и благополучием. В палате было душновато, бояре толпились в тяжелых нарядных одеждах, через верхние цветные стекла косо падали синие, желтые, малиновые лучи, еще усиливая пестроту нарядного шитья и драгоценных каменьев на боярах.

Распахнув кафтан, Василий поднялся упругим шагом на возвышение, сел на краешек кресла и сделал знак, чтобы ввели ожидавших приема. Он не обратил внимания, как недовольно переступил с ноги на ногу кое-кто из старших бояр: не соблюдает, дескать, князь неторопливого приличествующего чина, сел не грузно, каменно, как подобает, не потомил ордынцев важной неспешностью, кивнул небрежно — к делу, мол. Зато Юрик все приметил зорко, округлил серые глаза, самолюбиво дернул плечом. Не дано ему было понять, что не мстительность и не злоба торопили Василия — после вчерашней потехи молодая уверенная сила зажила в нем: он на своей земле и ведет себя как хочет.