Василий I. Книга первая

Солнце вдруг вырвалось из-за гребня дальнего горного леса, разбежалось слепящей глаза дорожкой по реке, заиграло тысячью зайчиков в окнах домов, на маковках церквей и колоколах звонниц. И само утро врежется в память Василию на всю жизнь, как сплошное слепящее солнце — словно вода бегучая на латах и щитах тысяч ратников, на окладах вынесенных из храмов икон, на хоругвях и на концах воздетых над головами пик, словно полыхающие огненные язычки, еловцы на блестящих желтых шлемах. Василию застили глаза дробившие свет на тысячи солнц слезы, он не стыдился их, даже и не замечал, он только боялся упустить что-то, не заметить и не отрывал взгляда от облитого золотом с головы до ног отца. Видел, как двое стадных конюхов подвели ему белого, рослого, сильного, но тонконогого коня, лучшего коня во всем княжестве. Был он горяч, дерзок, но учен. Терпеливо перенес, пока стремянные проверяли пряжки подпруга, расправляли шитую золотом камку, и только когда в седло грузно водрузился Дмитрий Иванович, он прянул ушами и нервно заплясал, перебирая ногами.

Василий видел, как пошла неверными шагами к коню мать. Отец собрался, видно, склониться с коня к ней для конечного целования, как это делали бояре и воеводы, блеснули уж на его плечах пластины, через огонь золоченные, но тут же он снова распрямился, сказал только на прощание:

— Жена, раз Бог за нас, то кто посмеет против нас? — И тут же резко развернул коня в сторону Константино-Еленинских ворот кремля[18]. Следом за ним двинулась его свита, на копьях всех дружинников вились на ветру однохоботные красные и зеленые знамена, а великокняжеский червленый из темно-красного бархата стяг вздымал над головой любимый отцом боярин Бренок.

И еще через двое ворот — Фроловские[19] и Никольские, подчиняясь зову своего сердца и воле великого князя, надеясь на свою силу и на заступу Бога, пошли сплошными потоками на восток русские рати.

На выходе из всех ворот стояли с чашами и кропилами в руках священники, окропляли святой водой воинов, напутствовали с большой верой и спокойствием:

— Помогай вам Бог!

И каждый, с радостью подставляя лицо свое под капель святой воды, с благодарностью кланялся затем провожающим, в сердце каждого крепла надежда, что дойдет напутствие до Всевышнего, каждому верилось в победу и славное возвращение.

То ржание коней заглушало военную музыку, то все перекрывал бой варганов и рев ратных берестяных, медных и серебряных труб, а колокола гудели непрерывно, ровно, умиротворенно.

Полки шли встречь солнцу, и чем дальше удалялись, тем все более блеклым становился золотой отсвет доспехов и оружия, а скоро уж и золотые кресты на алых стягах различать стало невозможно, а сами эти стяги сливались заодно с ярко-красными щитами, переброшенными всадниками по-походному за спины.

Глава V. Запала князю ума Дону великого отведать

Каков бы ни был Дмитрий в иных положениях, здесь, перед Куликовым полем, он как будто ощущал полет свой, все вперед, неудержимо. В эти дни — он гений молодой России. Старшие опытные воеводы предлагали: здесь повременить. Мамай силен, с ним Литва и князь Олег рязанский. Дмитрий, вопреки советам, перешел через Дон. Назад путь был отрезан, все вперед, победа или смерть.

Б. Зайцев

1

Через трое ворот выходили из кремля полки и дальше двигались по трем разным путям. Брата Владимира Андреевича великий князь направил на Коломну через Брашевскую волость, князья белозерские пошли Болвановской дорогой мимо Симонова монастыря, а сам Дмитрий Иванович повел основную часть войска на юг в направлении Серпухова. Неспроста Дмитрий Иванович местом сбора выбрал Коломну. Как не случайно и свадьбу свою играл именно в этом сплошь тогда деревянном городке, а не в Москве или Нижнем, откуда брал себе в жены Евдокию Дмитриевну, подчеркивая принадлежность к своей отчине этого бывшего рязанского местечка, так и сейчас с расчетом делал: общий сбор напомнит всем перед битвой, что именно здесь нашел свою смерть в сражении с русскими последний, младший сын Чингисхана Кюлькан.

Великая княгиня Евдокия Дмитриевна поднялась с детьми в Набережные сени дворца, что выходили на Москву-реку. Солнце слепило глаза, но она, сев на рундук и приставив ладошку козырьком, неотрывно смотрела вслед уходившему в неизвестность супругу. Но вот на дороге не видно стало даже и пыли, взбиваемой тысячами ног, — полки перешли через ручей Котел и спустились в низину.