Василий I. Книга первая

История святого угодника Никиты хорошо была известна в Переяславле и старому, и малому. Это был некогда сборщик налогов здесь. Человек образованный и деловой, но развратник, пьяница, растратчик и мздоимец. С властелинами города он умел ладить, не боялся ни доносов, ни наказаний за непотребные свои действия и постепенно нажил огромное состояние. Но все же чувствовал Никита, что время расплаты скоро может наступить, что не избежать ему княжеского и народного суда. Однажды взошел он в церковь и услышал проповедь пророка, которая поразила его: по евангельскому завету Христа, приход одного раскаявшегося грешника приятнее прихода девяноста девяти праведных. Целую ночь после этого провел Никита без сна, неправда лежала, как камень, на совести его. Наутро вышел он к крестьянам и, чтобы развлечься, пригласил их к себе на вечер. Накупив нужное для угощения, приказал жене готовить. Но та, когда стала варить, увидела сперва кровь поверх воды, потом то голову, то другую часть человеческого тела. В ужасе сказала она о том мужу. Тот пришел и увидел то же. «Горе мне, много согрешившему!» — сказал Никита и, не говоря более ни слова, вышел из дома. Игумен монастыря, куда пришел Никита, назначил ему стоять три дня у ворот обители. Никита сделал более: он пошел и сел нагой в топкое место, рои комаров и мошек осыпали его и покрыли кровью тело его. Взятый в обитель, Никита наложил на себя весьма тяжелые вериги и затворился в столпе. Там молился он о грехах своих, открытый морозу и зною. Несколько лет провел в таком подвиге, и душа его исполнилась благодати, удостоена была дара исцеления. Стал бывший лихоимец вскоре личностью особо почитаемой, суздальский князь полностью простил казнокрада. Однако народ не забыл его притеснений, и однажды ворвавшаяся в монастырь толпа забила его насмерть. После этого церковь сразу же и провозгласила Никиту святым. Киприан осудил действия церковников, и не без умысла задал ему сейчас вопрос Дмитрий Иванович.

Киприан подобрался, сказал спокойно:

— На сатану ладан, на татей поруб.

— А если грешник раскаялся? — поджигал владыку князь.

— Прежде чем раскаяться, надо восхотеть этого, а Фома твой…

— А ты погоди за Фому-то решать, — перебил Дмитрий Иванович. — Давай-ка его самого спросим. Ну, отвечай, конокрад, хочешь ли душу спасти?

К самому страшному готовил себя Фома, опешил от неожиданности, однако вымолвил, стараясь глядеть открыто и честно:

— Страсть как хочу, прямо до смерти хочу! — и коснулся рукой пола в размашистом поклоне. Помешкал чуток — и повалился на колени, лбом бухнулся.

— Вот видишь! — победно повернулся Дмитрий Иванович к Киприану. И распорядился: — Вериги поувесистее — и в Горицкий монастырь.

Киприан был раздосадован, но ничем не выдал своего настроения.

Вскоре после этого прорвался к великому князю и бил челом крестьянин из Авнежской волости, что на реке Лежа: жаловался он на монаха Дмитрия Прилуцкого, который построил церковь на огнищанских, очищенных пожаром для пахоты землях, мешает вольным хлеборобством заниматься. А главное, как записал со слов крестьянина великокняжеский дьяк, — «помыслиша бо в себе, яко аще сей великий старец близ нас жити будет и по мале времени совладает нами и селы нашими».

В великокняжеской семье все знали Прилуцкого, переяславца родом, выходца из купеческого дома. Несколько лет назад постригся он в монахи, основал Никольскую обитель на берегу озера, где его часто навещал преподобный Сергий Радонежский. Будучи чрезвычайно красивым внешне, но строгим хранителем целомудрия, Прилуцкий ходил с закрытым лицом и избегал встреч с женщинами. Раз нецеломудренная дерзнула искушать его и впала в расслабленность. Однако Прилуцкий исцелил ее. Одежда его была и зимой и летом одна — овчинный жесткий тулуп, в котором в мороз приходилось терпеть стужу, а летом быть мокрым от зноя и тяжести. Дмитрий Иванович пригласил Прилуцкого быть воспреемником от купели сына его Юрия, но преподобный Дмитрий отказался от этой высокой чести, сказал, что избегает мирской славы, и удалился из Переяславля в вологодские леса.

И вот жалобщик на него — не старый вовсе, но густо заросший кудельной бородой крестьянин. Повалился князю в ноги со словами:

— Оборони, великий князь, защити от притеснения неправедного.

Дмитрий Иванович велел ему встать. Мужик поднялся, стоял сгорбившись, говорил почтительно, но с достоинством. Он был совершенно убежден, что все, куда только его топор, коса и соха ходили, принадлежит исключительно ему на правах трудовой заимки. И убежден еще, что великий князь беспременно защитит его и от вельмож, и от монахов.

— Кличут как? — строго вопросил Дмитрий Иванович.