Василий Каразин. Его жизнь и общественная деятельность

«Без сомнения, наш Александр, друг людей, ведает, что доверенность к правительству, утверждаемая известностью непременных его начал, одна рождает взаимную доверенность граждан между собою; что она есть жизнь промыслов, мать общественных добродетелей и источник благоденствия.

С доверенностью к правительству на одной степени поставит он веру к правосудию. Без них обеих почтенные слова: гражданин, отечество – суть пустые звуки на языке отечественном!

Он презрит новых лжеполитиков, утверждающих, якобы частные неправды не обращаются обществу во вред; якобы для государства «все равно, как ни переходит собственность из рук в руки». Предоставив весь суд избранным из народа, он удалит их от соблазнов, не законами, безгласными по необходимости, но доставлением судьям избыточного содержания, соразмерного их бескорыстию и соревнованию об общей пользе. На сей конец подчинит он судей общественному мнению. Оно всегда было более беспристрастно, более неумолимо, нежели высшие инстанции, нередко движимые одинаковыми же началами на вящее посрамление законов!..

Он положит единожды навсегда твердое основание государственному достоянию; изочтет богатства своих обширных владений; определит возможности и повинности подданных по неподвижному размеру, изменениям от прилива и отлива изобразительных знаков богатства неподверженном…»

Не поводы к новым налогам велит он изобретать для бесконечного умножения мнимых доходов; но с благоволением примет те меры, кои клониться будут к уменьшению издержек. И сим вернейшим путем, сопровождаемый благословениями граждан, трудящихся в поте лица, достигнет он до постоянного избытка государственного, которым ни одна держава похвалиться еще не могла.

Он ограничит особливо издержки, которые не служат к пользе империи и не возвышают на самом деле блеска венца его, уменьшит двор свой; изгонит из него толпы ласкателей и прислужников, бесстыдно мечтающих, что достояние империи им принадлежит и что они преимущественное имеют право на милости государя по одному тому, что случай поставил их близ его особы.

Он ограничит суетную любоздательность – сие желание украшать улицы и площади столиц, когда все прочее государство представляет еще бескровные[3] хижины. Не художества призовет он в помощь для сооружения себе памятников; но в премудрости своих учреждений и в любви народной найдет их: они несокрушаемы временем, и не одно удивление праздного любопытства возбуждают, но почтение всех веков и всех народов.

Самые художества не будет он покровительствовать прихотливо и внутри лишь чертогов своих, с условием, чтоб они платили ему лестью; но действительно ободрит их, умножив общее благосостояние и разрешив узы ума и таланта.

Вообще, он будет дорожить произведением кровавого пота подданных, посвященным на пользу общую; и моральное изящество будет его первейшим предметом…

Как наисовершеннейшие законы останутся бесполезными в народе развращенном и чуждыми смысла в народе-невежде, то без сомнения обратит он всю свою внимательность на воспитание подданных, соответственно местным и личным потребностям каждого. Духовенство употребится на просвещение народа, и на сей конец предварительно само будет просвещено: учредятся для него гимназии, удаленные от тяжелых начал древней схоластики, и отличия предоставятся не тем из проповедников слова Божия, которые с поэтическим восторгом станут величать государя в городских храмах, но тем, которые докажут опытами влияние, какое они имели на благонравие своих паств, которые, учредив училища, не лепостно преподавать в них будут чистое учение Христово и своим примером наставлять должностям человека и гражданина…