Василий Львович Пушкин

            Кузнечик, в мураве густой
            Скрываясь, мотыльком прещался,
Который с одного цветочка на другой
            Порхал, резвился, любовался
            И майским утром, и собой.
            Лазурь и золото блистали
На крыльях мотылька и взоры привлекали (99).

Кузнечик завидует мотыльку, сетуя на свою безвестность и некрасивость. Но вдруг

            Толпа веселая детей,
            На луг зеленый прибегая,
            Пустилась вслед за мотыльком.
На воздух и платки, и шляпы полетели!
Мальчишки резвые красавцем овладели,
            И он пойман под платком.
Один ему крыло, другой теребит ногу,
А третий и совсем бедняжку раздавил (99–100).

Бедняжка-мотылек раздавлен, и кузнечик вынужден признать:

Я, право, мотыльку завидовал напрасно
И вижу, что блистать на свете сем опасно! (109).

Сочинитель заключает басню сентенцией:

Всего полезнее, чтоб счастливо прожить,
Скрывать свой уголок и неизвестным быть (100).

Другие басни В. Л. Пушкина завершаются подобными же поучениями. Читатель сборника его стихотворений узнает, что «счастлив кто живет на свете осторожно» («Лев больной и лисица»); что «веселость денег нам дороже во сто крат» («Сапожник и его сват»); что «в старости не ум, а сердце нужно нам» («Старый лев и звери»). Конечно, А. М. Пушкин, подтрунивая над Василием Львовичем, говорил, что его басни так пусты содержанием, что можно печатать только одни их названия. Но так ли это? Ведь с высказанными в баснях суждениями трудно спорить. В них — житейская мудрость, которая приобретается, как правило, с годами. И этой житейской мудростью Василий Львович делится с читателями.

Впрочем, иногда читатели «Стихотворений Василия Пушкина» встречали в его баснях и нечто иное:

            От старика и до ребенка
Все заняты умы в столичных городах:
Тот проживается, тот копит, богатится
            И в страшных откупах;
         Другой над картами трудится;
Заботы, происки о лентах, о чинах;
Никто не думает о ближних, о друзьях;
         Жена пред мужем лицемерит,
А муж перед женой — и до того дошло,
            Что брату брат не верит.

(«Сурок и щегленок») (78).

В басне «Японец» за «Японией благословенной», конечно, виделась Россия. Слепой, глухой, немой житель этой благословенной страны полагал, что его соотечественники «добры, чтут правду и закон». Но когда «какой-то славный врач, в Японии известный, / Не худо бы и нам таких врачей иметь!», вылечил беднягу, то

            … что ж Японец наш узнал?
Товарищи его не стоили похвал;
Друг друга грабили они бесчеловечно;
            Везде бессильный был попран;
            В судах коварство обитало,
            На торжищах обман,
И словом — зло торжествовало.
            «О ужас! — юноша вскричал
С прискорбием души, с сердечными слезами, —
Таких ли гнусных дел от вас я ожидал?
            Что сделалось, японцы, с вами?
Куда не оглянусь: в стране несчастной сей
            Или безумец, иль злодей!» (72).

На героя басни донесли, и он был навек изгнан из отечества. Грустная история!

В свой сборник Василий Львович включил басни, посвященные всегда животрепещущей теме зависти, — стихотворец с жаром выступал против завистников талантов. «Завистники соловья», «Овсянка и пеночка», «Сычи» — авторская позиция В. Л. Пушкина в этих баснях не может не вызывать уважения:

Как солнца светлого лучи,
            Сияют дар, ученье:
Невежество — умов затменье;
Невежды-авторы — сычи (83).

Как тут не вспомнить стихи племянника: