Василий Пятов

В этот тяжелый для него момент он внезапно вспомнил Варю такой, какой видел ее перед самым отъездом. Накинув на голову белый платок, она вышла с ним на крыльцо, где его ждали сани. Прощаясь, крепко обняла и, заглянув в глаза, сказала: «Что бы ни ждало тебя в Петербурге, Вася, не забывай про меня и сил тогда на все хватит. А я каждую минуту о тебе буду думать».

Пятов быстро спустился с лестницы и уже подходил к дверям, когда сверху раздался торопливый возглас:

— Подождите, господин Пятов! Ну, куда вы так спешите?

Он обернулся. По лестнице стремительно бежал красный, запыхавшийся Сокольский в расстегнутой шинели, с фуражкой в руке и еще издалека радостно кричал:

— С другого конца длиннейшего коридора вас увидел, вот что значит глаз моряка. Так обрадовался. Я ведь слово себе дал разыскать вас, как только вернусь из летнего крейсерства. И раньше справки наводил, да вас в Петербурге не оказалось. Очень хотелось узнать, как идет ваша работа.

Подойдя ближе, он вдруг остановился, внимательно посмотрел на молчавшего Пятова и нерешительно спросил:

— Кажется, случилось что-то, господин Пятов, на вас лица нет?

— Да, случилось, — резко ответил Пятов. — Идемте на улицу, мне здесь душно.

Когда они вышли на набережную, Василий Степанович взял молодого моряка под руку и с горечью промолвил:

— Случилось то, что, видно, и следовало ожидать. Мне теперь страшно подумать, что будет, если генерал Кандалинцев, владелец арендованного мною завода, не оплатит нового оборудования. А он, конечно, не оплатит… Одним словом, генерал-адмирал только ввел меня в заблуждение… Адмиралтейство выдало иностранцам секрет моего изобретения. Я нисколько не сомневаюсь в том, что этот английский заводчик Броун осуществил мой проект…

При этих словах Сокольский неожиданно остановился, резко вырвал руку и минуту молча смотрел на Пятова. Потом он стукнул себя по лбу и воскликнул:

— Броун? Вы сказали Броун? Стойте! Да ведь я его видел в Англии. Он ставил там опыт в Вульвиче, он уговорил Путятина, он… Боже мой, какое преступление мы совершили! О-о, я теперь все, все отлично вспомнил! Что же это такое, господин Пятов?…

— Успокойтесь, господин Сокольский, и расскажите все по порядку, что вы вспомнили.

Они уже миновали здание Сената и продолжали идти по Английской набережной. Сокольский, волнуясь, сбивчиво рассказывал о своем плавании в прошлом году с генерал-адмиралом. Пятов внимательно слушал, пристально глядя вперед.

Вскоре они поравнялись с британским посольством. Сокольский, сжав кулаки, с ненавистью поглядел на зеркальные окна особняка. Некоторое время оба молчали. Наконец, они дошли до канала, где помещалась бывшая галерная верфь. Здесь Сокольский начал прощаться.

— Спешу в Кронштадт, господин Пятов. Я ведь теперь командую кораблем в отряде адмирала Бутакова. Мой монитор на лучшем счету, и опоздать — значит получить замечание Григория Ивановича… Скажите адрес, где вы остановились, непременно хочу повидаться с вами.

Пятов крепко пожал ему руку и задумчиво сказал:

— Вы знаете, что я сейчас вспомнил, да так ясно, как будто слышал это только вчера. А было это год назад, когда все, казалось, обстояло у меня наилучшим образом. Один очень умный и, видно, очень хороший человек, сотрудник «Современника» Добролюбов сказал: «Истинный патриотизм присущ лишь народу, а царская фамилия только играет в него, рядится. Не верю генерал-адмиралу». Неужели он был прав, господин Сокольский?

Молодой моряк растерянно посмотрел на Пятова и с тревогой произнес:

— Не могу придти в себя от всего слышанного. Голова идет кругом, и страшные мысли приходят на ум…