Василий Пушкарёв. Правильной дорогой в обход

Все получили и все проглотили! Никто ни одним словом не обмолвился! Значит, документ есть, распоряжение есть, сослаться на него можно как на министерское, раз оно принято. Но я ещё в министерстве не был, а наказание для меня неотвратимо. Бумажка, конечно, уже сработала как некий амортизатор, но в такой ситуации сидеть и ждать министерских решений нельзя, надо действовать, иначе будет сделан вывод: ты “не понимаешь ни политики партии, ни советской власти” и становишься почти участником публикации Маршака. А действовать – это значит проявить бдительность, найти виновного и наказать его. А “виновным” является, конечно, “стрелочник” – хранитель фондов Дора Моисеевна Мигдал – чудесный человек и преданный музею сотрудник. А наказывать надо! Тогда я приглашаю её к себе в кабинет и всё рассказываю: “Так и так! Надо вам дать выговор в приказе по музею, а вы потерпите, он никакого значения иметь не будет, да и в трудовую книжку не записывается”. Ну раз надо так надо. Она оказалась по всем своим хорошим качеством ещё и человеком понятливым. Ну вот надо же и оформить всё чин по чину! Главный хранитель пишет докладную директору о нарушении[117], Дора Моисеевна пишет объяснение, а я издаю приказ: выговор за то, что она “допустила фотографирование картин, находящихся в запаснике, лицам, не имевшим на то разрешение директора”. … Следует считать, что изданием приказа 24 июля 1960 года я уже насколько можно приготовился к встрече в Министерстве культуры РСФСР, и ярость руководства было несколько смягчена. Само собой разумеется, что ехать в Москву за наказанием я не торопился и время работало на меня, острота ситуации притуплялась, детали сглаживались. Я ждал вызова. В Москву я приехал только где-то в конце августа или в сентябре. Это был уже отпускной период, и, к моему великому счастью, принимал меня мягкий по характеру заместитель министра Александр Гаврилович Филиппов. Войдя в кабинет в сопровождении начальника управления отдела изобразительных искусств и музеев, я после слова «здравствуйте» сразу же положил на стол копии двух документов – указание Ленинградского обкома партии и свой приказ по музею с выговором хранителю. Филиппов прочитал и то, и другое и сказал: “Ну и вам запишу выговор”. Слова эти я воспринял почти с радостью, так как это было минимальное наказание за “международный скандал”. После этого была проведена соответствующая внушительная беседа и строго-настрого приказано “никого – ни иностранцев, ни советских граждан – не пропускать в запасники, в которых хранятся “формалистические” произведения без письменного разрешения Министерство культуры РСФСР”. Разрешение Министерства культуры СССР не действовало»[118].