Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

Сперва В. письмо произвело на меня ошеломляющее действие… Ни греки, ни египтяне, один Жид. Ужасно, страшно, страшно его беспощадного. Потом я «взялся за обе полы» и стал мысленно возражать Вам.

А Христос? Вы вовсе его забыли. Как-никак, а ведь Он — прямо ли, косвенно ли, разрушил Содом. Храм, «на горе Морея», где и Авраам принес свою жертву (Талмуд). А если вспомним «Батюшку-Озириса» да Элогима, который «создал всех и над всеми народами», то совсем поправимся, и скажем жиду, что пусть он точит кровь из своих младенцев (лучше бы из 10-ти по 7, стакана, оставляя жить; смерти я абсолютно не переношу и тут готов бить Б. по морде: моя формула). Нам, людям, принадлежит понимать людское, оказывать здесь справедливость, и не дерзать помышлять о Мудром и, м. б., Страшном.

В конце концов Иегова есть их Б., «бог Израилев», и ласкается с ними одними, «по избранию». Ап. Павел едва ли «углубясь в дело», отсек вовсе христианство от иудейства, позволив «и не обрезаться», что очень скоро перешло в «запрещаем обрезаться». Пуповина с Ветх. Заветом б. совсем порвана; «а у них обетования» (и Вы говорите). Абиссинцы-христиане «обрезаются», но, конечно, не «великий Империи царей» пустит корабль вслед абиссинцам-дикарям.

Что же делать, однако? «Стол обеденный, не устроенный на одной ножке, должен опираться на ноги». Нам принадлежит относительность и экологизм.

«Греческие боги были пусты» (иудеи): но у нас есть великий Помощник — Христос. Да и у греков не все было окончательно пусто, была невинность, детство «старцев до Гомера», «пастухов и царей» и проч.

Обратите внимание на следующее: Элогим не дает человечества в обиду «всепожирающему» Иегове. Ниневия и Вавилон были не хуже, по крайней мере, не меньше и еще моднее Иерусалима; были Афины и были Фивы (100 ворот) и Мемфис. Почему-то жиды хотя «размножаются быстрее нас» (Вы), но остаются в каком-то пределе и никак его не могут перескочить. «Бог не выдаст, свинья не съест». Есть какое-то гетто для Израиля, и это есть просто последствие страшного субъективизма их «Иеговы». Он именно <…> и «во тьме». Он уже слишком «ночной Бог», — Б. ночной постели, их бердичевских «пуховиков», из которых русские выпускают при погромах пух «ничтоже сумняся», и не догадываясь, что «в пуховиках» у жидов все и дело, — но до известной степени и что дальше «пуховика» они не идут. Жид умственно (творчески) страшно ограничен, обратите на это внимание. Он именно баба, у которой «ум короток», и она только и знает, что свои «пуховики», когда они молятся, то их социальные явления есть собственно не мужские «со страстью овладел», а бабьи поддаванья. Тут величайший секрет юдаизма, что они вечно «поддают». «Бабья нация», — совершенно; а муж — «бог Израилев»: это у пророков прямо и буквально, ВЕЗДЕ, — и это гоже не «духовно», а именно — плотски.

Итак, оставил «на пуховиках», и обратился к дню, полям, лугам, свету, Элладе и Египту. Мне представляется очевидным, что совокупление у нос должно быть поправлено и по всему вероятию ритуально. Непременно должны быть и именно «ритуальные», священные омовения. «Но как такое начать? М. б., только через 500 лет». Главное, сотворительно, что уже начались светские «подмывания» обоих особ, и никак не перейдешь к «священным». «Гигиена» убила возможность религии. У нас скорее священна «баня», — поповская и купеческая, за каковую Б. и дает «деточек» тем и другим. Вообще Б. несколько фалличен, это бесспорно, египтяне «не с ума же сошли», выдумав Озириса с поднявшимся фаллом. Это страшно трудно начинать говорить, но как-нибудь надо.

Я отвлекся: так вот, у них — черта оседлости в «самом фалле», какое-то ограничение в самом размножении, Бог <…> откуда идущее или точнее Б. <…> какими орудиями осуществляемое. Римлян было больше, чем иудеев, и греков — больше, и русских — все-таки больше, и они нас никогда не «переплюнут», как выражается изящно литература. Ни в своих «пуховиках» <…>, а об остальном остается «на Господь». Ведь решительно русских «при Изяславе» было меньше, чем жидов во всем свете, а теперь во всяком случае их больше. Отчего это? откуда? Мистика размножения. «Дня больше, чем ночи», — как хотите. А Элогим больше «ихнего Иеговы». Мы должны мужественно смотреть вперед; мы должны надеяться на Бога. Он есть «наше прибежище и сила». И русский народ тоже очень силен мистически, и не уступит не только Грузенбергу, но и «Янкелю в Талесе» (у Гоголя). Дело в том, что и Талмуд, и Библия при всей силе и яркости тем не менее и как-то все-таки односторонни, и именно оттого, что «забыли всех людей»: а они ВСЕ — Божии, Господни. Жида окончательно нечего бояться. Еще обратите внимание: все их «пророки», в сущности, «сионисты», загребастые «катковцы», которые ничего «кроме России, не переносят», и это решительно антипатично, для Бога («надо всеми») антипатично. Тут издали мелькает и оправдание Грузенберга.

Теперь слушайте самое почти главное. Вы не читали («пренебрегли») «Подпольной России» Степняка[358], а там есть фигурка Геси Гельфман[359] — швейки-еврейки, благородной, которая передавшись «ходебщикам в народ» и затем — мало понимая — передалась революции, что «они меня почему-то любят» и я «их люблю». В своем роде это вдова Сарепты Сидонской. Потом вышла за дворянина, потом ее за 1-ое марта повесили.

Так вот. Среди «жидов», — «интеллигентов», есть или попадаются удивительные фигуры, — «на малом жалованьи». Вечно среди русских, хлопочут, лотошат, и — помогают, деятельно и просто. «Не весь Израиль погиб», т. е. не весь кровопийца. Спрашивая себя, «что это такое», — я мысленно и соединяю их с легкомысленными жидками, которые «избивали пророков», п. ч. те решительно им надоедали «катковской политикой», т. е. «Сион» и «только у нас пуховики». <…> и с степняками, и с греками, и даже «с кем попало, блудя при дорогах». Они «побивали камнями» этих совершенно непереносимых пророков, которые им твердили «Сион! Сион!»… «Подавай только ОДНОМУ ЕВРЕЮ» (смысл решительно всех пророков). <…> Помните у Платона «идея волоса», т. е. идея маленького, смешного и грешного. Когда мне кажется, что «все проваливается», то я надеюсь на это «маленькое и смешное». Его «свинья не съест», отчасти оттого, что не заметит. А из него может вырасти большое яблоко. Грузенберг не вечен. Это — тип сегодняшнего дня. Ну, на 50 лет хватит. Вообще не надо отчаиваться. «Господь с нами». Жидки и без «кошерного мяса», т. е. без молока и всех его ужасов, могут быть «отличными русскими», и даже нас кой-чему подучить касательно «пуховиков», а мы должны прислушаться и подучиться. «Бери мудрость отовсюду, откуда можешь» — завет эллинов и нам. «Учись! учись!» — говорил и Ломоносову Феофан Прокопович. Наш «Маклаков» не симпатичнее Грузенберга. Это уж профессия. Есть гадкие профессии: адвоката, журналиста. Но есть тихие и милые — сапожника, портного, мелкого торговца «у себя в лавочке». Вообще были и жиды, а были и «тихие и беспечные сидоняне», без обиды кому-нибудь, и тоже «обрезанные», и, м. б., имели в домах «иконки Озириса с фаллом».

Для меня бесспорно, что христианство должно быть хотя отчасти заполнено фаллизмом, иначе все засохнет и останутся одни канцелярии. Все должны подвинуться в сторону семьи; старое богословие, решительно и везде и ВСЕГДА бессемейно, должно действительно перемениться. Тезис: «ради Бога не <…> в одиночку», — «живи с братьями, сестрами», лучше и крепче еще и изящнее — живи с детьми, женой, мужем; «как-нибудь» — а живи; «как Бог привел» — а живи: «остальное все приложится», остальное будет само собою хлебно и сытно и ЗАБОТНО. Отсюда, дорогой мой, моя борьба против <…> развода, которая вытекает не из вражды — к церкви или ее венчанию, но из вражды — к тому, что церковь сама у себя не понимает, как в афонской истории: «нет развода» = мало семей, «страшно вступить в семью, боюсь ошибиться, да и еще пока не влюблен очень». Все ожидают «большой любви», которая снимает сопротивление, страх и проч., между тем надо смотреть на дело проще: ради Бога — «живи», «не оставайся один», рождай, заботься, трудись, «устраивай» (детей) в школы. О пенсии думай. Теперь выходят и особенно женятся только «по крайней необходимости»: между тем Вы по истории с Ал<ександрой> Мих<айловной> <жена П. А. Флоренского — М. У.> знаете, что «любовь приходит и потом». Вообще у Вас, дорогой и милый Па<вел> Ал<ександрович>, есть одна ужасная ошибка, решусь сказать — грех: невольная (от ума) гордость, самоуверенность и могущая отсюда со временем проистечь сухость и жесткость, даже переходящая в жестокость. На этом все «большие умы» поперхнулись, кроме нашего ВЕЧНОГО Пушкина. Нужно «брать дело проще» и нужно больше «надеяться на человека» (а не на «правила»). В конце концов «утрясется» и «будет хорошо». Даже «аблакаты» утрясутся. <…> Вообще хорошо, что отчасти «люди умирают» и «меняется век сей». Без это<го> бы — беда, а при этом — всегда надежда [РОЗАНОВ-СС. Т. 29. С. 329–331].