Василий Шуйский

— Пить будем крепкое, а закусывать солеными грибами да салом с хлебом, по-казацки.

Ивану Исаевичу польстило желание их высочества, поддакнул:

— Тогда уж и лук вели подать!

— Без лука что за питье! — обрадовался Петр. — Сразу видно: свой ты человек. За брата бы тебя держал!

Пили из братины.

— Первым ты изволь, — начал рядиться гетман.

— Царей, что ли, уважаешь?

Иван Исаевич не мог понять, куда клонит «царевич», чего хочет. Сказал, глядя перед собой:

— Истинного царя не стало, и жизни не стало: кругом война. Уважаю истинного царя!

— А казаков уважаешь? Плохо ли казаку, когда война? — «Царевич» обнял гетмана, взял братину, поднес к самым его губам: — Пей! Мы с тобой столько войны понаделаем, вовек не кончится, на радость казакам.

У Болотникова дрогнули уголки губ.

— Казаки — не Россия. Да и казаку домой хочется.

— Ну и ладно! — охотно согласился «царевич». — Это я говорил, чтоб тебе угодить, казаку. Мне-то что? Я — царевич. — И, придвинувшись, шепнул Ивану Исаевичу в самое ухо: — Давай бояр перебьем! Они заводчики измены. Кабы не добрые люди, в пеленках бы меня отравили. Спасибо мамкам! Подложили матушке моей царице Ирине девчонку Федосью. Да и Федосья долго не нажила. Годунов отравил бедняжку. — И вдруг рассмеялся, расцеловал Ивана Исаевича: — Выпьем за праведную жизнь! Иной раз вранье до того опостылет! Опохмелить себя не позволяю. Лопнет башка — и черт с ней!

Пили, грибками хрустели. Друг на друга поглядывали приятельски.

— А брат-то мой двоюродный, он-то хоть истинный? — спросил мимоходом Петр, а сам даже дыхание притаил.

Болотников ответил тотчас, «спроста»:

— В царской одежде был! И печать у Дмитрия Иоанновича большая, царская.

— Так это и я в царской одежде! — «Царевич» Петр захохотал и, входя в раж, принялся скидывать кафтан. Остался в нижней рубахе. — Теперь признаешь во мне царскую стать и царскую кровь?

— Признаю. — Иван Исаевич и глазом не моргнул.

— Дурак, — сказал ему «царевич». — Все вы дураки.

Хватил вина, закусывал луковицей, макая в соль. Глаза залило слезами.

— Ух, злодей! Ух, горюч! Казацкая еда.

Наполнил братину, поднес Болотникову:

— Пей!

Иван Исаевич выпил.

Петр наполнил другую:

— Пей!

Иван Исаевич и эту выпил.

— Молодец! — похвалил Петр. — А теперь слушай пьяную правду, — Погрозил пальцем: — Пьяную! Про то не забывай. Меня в «царевичи» на Тереке избрали. Сначала хотели астраханцу Митьке поклониться, да он отбрехнулся: на Москве не бывал, обычаев царских ни на мал золотник не ведает, в грамоте не силен. Тогда все ко мне и поворотились. Я в Москве с полгода жил. У воеводы служил, у Елагина. Стать у меня подходящая. Видал, как выступаю? Ногами-то не топ-топ, не шлеп-шлеп — по-государски несу свое величество.

Иван Исаевич сидел опустив голову. «Царевич» сердито толкнул его в плечо:

— Пей! — И вытаращился по-кошачьи. — А чем они, природные цари, царее? Чем? Миром помазаны? Да я на свою башку целый горшок этого мира вылил. Казаки сыскали, я и вылил. Чем они царей хотя бы тебя, простого казака? Не ты от Шуйского, а он от тебя в осаде сидел!

— Нужно за Дмитрием Иоанновичем верного человека послать, — строго сказал Болотников.

— Зачем он тебе, Дмитрий Иоаннович? Живем не тужим.

— Истинный царь принесет России очищение от худой кривды.

— Нет их, чистых! Нет их! И никогда не было! — взъярился «царевич». — Ивашка Грозный тоже царь подставной. Уж я-то знаю! На Тереке все знают! Истинным царем был Кудеяр, старший брат Ивашки. То боярские ковы. Подмена. Потому Ивашка и резал их, предателей, и огнем жег. Все изменники! Или ты мало на них нагляделся?

Иван Исаевич печально поник отяжелевшей головой. Он и впрямь нагляделся на измену.

— Краше казаков во всем свете никого нет! — надрывая глотку, закричал «царевич». Для ушей Шаховского кричал, позлить.

Иван Исаевич, однако, не согласился:

— Есть такие, что казаков лучше.

— Кто же?

— Пахари. Народ.

— Чего себя дуришь? Эти тоже изменники, — отмахнулся «царевич». — Ты за них головы своей не щадишь, а попадись — выручать не побегут, не почешутся. Уж я-то знаю.

Иван Исаевич совершенно озадачился.

— Зачем же ты меня принял? Зачем воюешь? Чего тебе надобно?

— Потому и принял, что в «царевичах» лучше, чем в казаках. Оттого и казаковал, что не я с той поры жил, как пуганая ворона, — меня боялись. Наперед-то я надолго не заглядываю. Нынче жизнь сладкая, и слава Богу. До блевотины буду жрать и пить! До усёру!

И принялся сквернословить. Каждое мерзкое слово выкрикивал отдельно, словно эха дожидался.

— Смотри, как по-царски-то живут! Эй! Боярыни!

И явились тут юницы. И поил их «царевич» Петр допьяна. И сорвали они с себя одежды и плясали ярее, чем в аду. И растелешили «царевича», и к Ивану Исаевичу подступались, но он не дался.

— Дурак! — сказал ему Петр. — Эй, боярыни-девки! Любите меня, что мочи в вас есть.

Пошло дело совсем непристойное, и казак не стерпел, дал блудливой отроковице под зад и ушел.

У себя в палатах окатился холодной водой. Позвал умного атамана Заруцкого. Сказал ему с глазу на глаз: