Василий Шуйский

На Флора и Лавра 18 августа ударил во Пскове осадный колокол: явился под стены коронный гетман и канцлер Польского королевства Ян Замойский. Еще только шатры ставили, а к гетману прискакали гонцы, прося помощи. Русские вышли из крепости, напали на воеводу Брацлавского и обратили в бегство.

Замойский рассчитывал успеть к приходу основных войск подвести к городу окопы, подавить огнем пушек русские пушки, а выманивая стрельцов и дворян за стены, нанести урон живой силе защитников.

Не тут-то было! Князь Иван Шуйский — сам великий охотник до вылазок — воспретил дворянам и ратникам удаляться от стен за черту огня затинных пищалей. Чтобы сразиться с русскими, полякам приходилось пересекать эту незримую черту. Русские, совершив набег на окопы, отходили, стреляя из ручниц, под защиту пушек, а когда полякам приходилось возвращаться на свои позиции, тотчас бросались догонять, бить в спину и опять проворно отступали, давая волю пушкарям…

Замойскому не удалось даже обстрела начать. Русские пушки били за целую версту ядрами по пятьдесят, по семьдесят фунтов, калечили орудийные стволы, побивали орудийную прислугу.

Рыть окопы под огнем, постоянно отражая выходивших на вылазки конных и пеших ратников, тоже стало невмоготу.

Наконец, 26 августа 1581 года, явился Стефан со всеми своими полками и пушками. В этот день в псковских храмах шли праздничные служения во славу Сретенья Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, спасшей Москву от нашествия Тамерлана.

Король задержался под городом Островом. Расколотил стены, частью побил, частью пленил защитников и был счастлив своей победой.

Увидавши Псков издали, наемники-офицеры из французов, бывшие возле Стефана Батория, пришли в восхищение:

— Париж! Париж!

Король помрачнел. Двенадцать тысяч пехоты для такого города мало. На лошадях такие стены не перепрыгнешь.

Гетман Замойский встретил Стефана на реке Черехе, указал удобное место для лагеря в Любятове, близ монастыря Николая Чудотворца.

Королю же не терпелось осмотреть стены Пскова. Он отдал войскам приказ: приступить к осаде, а разведке и начальникам объехать город.

И сам отправился смотреть стены, чтобы найти уязвимое место и кончить дело скоро, без больших потерь и без больших затрат.

— А ведь это сам Обатур, — узнал князь Иван Петрович, смотревший с башни на приход королевских войск, и послал сказать наряду — А ну-ка, запорошите глаза глядельщикам.

По королю и его свите ударили азартно, и объезд города не удался. Ивану Петровичу доложили с Похваловского раската, где стояла огромная пушка «Барс»:

— Королевские шатры раскидывают возле Любятовского монастыря. Один другого богаче.

— Не стрелять! — приказал воевода. — Примечайте, приноровляйтесь, а гряньте по шатрам за полночь.

Грянули.

Утром посмотрели — пусто, а взятые днем «языки» рассказали: побито много ясновельможных панов. Король теперь за пять верст от Пскова шатры разбил, на реке Черехе, среди гор Промежицы.

На королевском военном совете генералы и воеводы решили вести к городским стенам пять траншей, и все со стороны Смоленской дороги: к Великим воротам, к церкви Алексея, человека Божия, к Свиным воротам, к Покровским и к тому месту, где стояла огромная пушка «Трескотуха».

Траншея времен Стефана Батория — это не узкий ход, где можно голову спрятать, но подземелье. В пяти траншеях, выкопанных за неделю, было сто тридцать два больших помещения для рот и хоругвей, где были поставлены печи, и еще девятьсот малых гнезд-укрытий.

Князь Иван Петрович Шуйский и князь Андрей. Иванович Хованский, полк которого защищал Покровскую угловую и Свиную башни, делали одну вылазку за другой. Башенные пушки стреляли круглые сутки по месту, где враг строил траншеи. На ночь зажигали высокие башенки, чтоб стрелять по целям. Однако ж к седьмому сентября земляные работы были кончены, градоимцы Батория поставили пять тур, защищенных насыпными валами, пушки в туры привезли. Вся Европа шла на русских. В первой траншее — литовцы, во второй — немцы, в третьей — поляки, в четвертой — шотландцы, французы, датчане, в пятой — венгры.

Утром седьмого литовский гетман Юрий Угровецкий, получив соизволение короля, открыл огонь из всех орудий по башням и стенам Пскова.

Печорский игумен Тихон отслужил молебен и совершил крестный ход к Покровской угловой башне, осенил ее мощами святого князя Гавриила Всеволода.

Огрызнувшись из орудий и пищалей, воеводы все же предпочли сберечь свою огневую силу, сняли со Смоленской стены затинные пищали, откатили пушки из Свиной, из Покровской башен, и прежде всего великую «Трескотуху».

Все защитники принялись строить деревянную стену, но пока спасали наряд, убирали порох, ядра — много времени ушло. Ломать же — не строить. Пушки короля Обатура превращали стены в крошево. У Покровской башни образовался пролом в двадцать четыре сажени, переднюю стену самой башни сбили до земли. В Свиной пролом был неширок, но стену возле нее сокрушили на шестьдесят девять саженей, хоть на конях заезжай.