Василий Шуйский

За королевскую любовь платить надо дорого, и Борис Федорович, получивший от Думы и царя право вести переписку с царственной особой от своего имени — такого на Руси не бывало! — даровал английским купцам беспошлинную торговлю. Казна лишилась двух тысяч фунтов стерлингов годового дохода, русское купечество несло большие убытки…

Вот тогда и встретились для тайной думы князь Андрей Иванович Шуйский, московский знаменитый гость Федор Нагай и еще пятеро из купеческого сословия.

Все понимали: свалить Годунова, родного брата царицы, невозможно. Но ведь сам Иван Васильевич Грозный собирался развести Федора с Ириной за ее бесплодие. Был слух о завещании, в котором Иван Васильевич приказывал сыну, коли через два года по воцарении супруга его Ирина плода не принесет, развестись без жалости и ради сохранения династии взять другую жену.

— Сила Самсона и сила Годунова — в длинных волосах, — сказал Нагай князю Андрею. — Далила отрезала семь кос, а нам нужно справиться только с двумя.

Вот с такими известиями прискакал в Смоленск к старшему Шуйскому Федор Старой. Андрей просил брата садиться на коня и поспешать в Москву, где собираются писать челобитие царю Федору Ивановичу о разводе с царицей, то челобитие поднесут великому государю всем народом.

— Дело сие совершается по благословению митрополита Дионисия, — сказал Федор Старой, видя, что князь колеблется.

— Я воевода и не могу оставить город, — возразил Василий Иванович.

Ответа посланцу не дал, но, проводив, тотчас собрался и поехал в Москву тайно. Останавливался не в городах — по деревням. Вязьму проехал… Стояла весна. Застигнутому дождем и тьмою, пришлось князю просить ночлега в погорелой деревеньке, где уцелел дом священника. Детей у батюшки было что таракашек. Ребятню положили на печи, хозяин с хозяйкой под печью. Устроились, но тут явился вдруг еще один проситель крова.

Батюшка вышел к стучальщику во гневе, а вернулся кроткий, со странником.

— Привел меня Господь к тебе, горемыке! — сказал странник князю, лежавшему на лавке. — Вставай!

— Кто ты?! — изумился Василий Иванович.

— Я-то? Иван Большой Колпак. — Человек стукнул рукой по железу.

— Как ты узнал, что я здесь? От кого?

— Мне знать ничего не надобно, — ответил знаменитый юродивый.

Василий Иванович поднялся, указал место возле себя:

— Садись!

— Пойдем к печи. У нас разговор долгий.

— Возле печи — теленок.

— Господь наш овечьими яслями не побрезговал.

— Будь по-твоему, — согласился князь.

Священник запалил лучину, вздул огонь в печи, положил несколько поленьев, поставил для гостей узкую лавчонку. Теленок завозился. Скребя копытцами, встал на ноги и долго смотрел на людей, разбудивших его от сладкой дремы.

Поленья разгорелись, Шуйский увидел, что Иван бос, до пояса обнажен, на голове у него высокая, острая железная шапка-колпак, на шее цепь, на груди пудовый замок.

Юродивый сел на лавку верхом, засмотрелся на огонь. Василий Иванович вдруг почувствовал, что ведь надо рассказать блаженному, зачем он едет в Москву, почему нельзя не ехать…

Но мысли перешли на Годунова.

Правитель и конюший за три года поставил город на Белом море — Архангельск, ради торговли, а на другом конце земли, смиряя турецкого султана, — Терский городок. На реке Яик — Уральск, многие города на Волге, в Сибири. Благодарить бы Бориса Федоровича, молиться на него! Погасил войну на Востоке, не позволяет разжечь на Западе. Приобрел для царя Грузинское царство, Сибирское. Того гляди, Таврида будет завоевана…

В Кремле поставлены величавые каменные палаты: Денежный двор, Посольский приказ, Поместный приказ, приказ Большого Прихода, Казанский дворец. Обнесена каменной стеной Астрахань! В Москве от Тверских ворот начата Белая стена, строятся дома Белого города…

Отчего же нет благодарности к Годунову? Отчего к нему все сословия имеют ненависть?

Ладно, бояре, ладно, купцы — у них свои счеты с Борисом Федоровичем. Но ведь и простой народ — ненавидит правителя. Правитель освободил ненавистников от налогов, защитил от разбоя, от опричинного, царского, монастырского…

Что недоброго сделал Годунов народу? Приказал не поминать в церквах имя царевича Дмитрия?

Иван Большой Колпак вдруг сказал:

— Обидно, когда за царевича не велено молиться. Неправда обидна.

Князь Василий вздрогнул: блаженный мысли читает. Почувствовал, как воспряли в груди все утопленные, накрепко погребенные обиды на конюшего.

Блаженный достал красный уголек из печи и, перекидывая с руки на руку, стал говорить:

— Народ не хлебом жив, но правдой. Сия крепость Господом Богом дарована. За небрежение к крепости — спросится со всего народа.

— Что ты от меня хочешь? — спросил, измучась, Василий Иванович. — Я — слабый человек. Не дано мне оборонять крепостей.

Засмеялся Иван Большой Колпак и вдруг проглотил горящий уголек.

— Кто из смертных знает, что ему дано, зачем он и каков путь ему назначен? Твои уста кривые, но тебе держать крепость правды. Посему ступай с миром, откуда пришел, жди, когда призовут.

Юродивый снял колпак, поставил возле лавки, лег с теленком и заснул.