Василий Шуйский

Яков Маржарет, наблюдавший за механизмом управления изнутри, подвел итог своим заметкам в таких выражениях: «Если говорить начистоту, нет ни закона, ни думы, кроме воли императора… Я считаю его («Дмитрия». —P.C.) одним из самых неограниченных государей из существующих на свете». Польские «дьяки» оставались в тени, но оказывали огромное влияние на управление, потому что действовали именем самодержца.

Последовавший вскоре государственный переворот показал, что представление о безграничной власти монарха не вполне соответствовало действительному положению вещей.

Лжедмитрий щедро жаловал думные чины, надеясь тем самым привлечь на свою сторону всю знать. При нем дума насчитывала более 70 членов. Такой думы не было ни у одного из московских государей. Причиной же было то, что Отрепьев объединил московскую думу со своей «воровской» думой, возникшей в дни московского похода. Такой шаг посеял большие раздоры среди членов высшего органа государственного управления, что было на руку польской Канцелярии.

«Воровской» боярин князь Василий Рубец-Мосальский занял в московской думе пост дворецкого. Лжедмитрий оценил услуги Петра Басманова и вверил ему командование стрелецким гарнизоном столицы.

Растрига возлагал особые надежды на признание мнимой матери — Марии Нагой и прочих Нагих. Еще будучи в Туле, Отрепьев послал гонца в «казанские города» за Нагими. Михаил Нагой был вызван с дальней окраины в Москву и в качестве дяди царевича Дмитрия получил чин боярина конюшего. Братья Андрей, Михаил и Афанасий Александровичи Нагие, а также Григорий Федорович Нагой стали боярами и заняли в думе высокое положение. В Разрядных записях отмечено, что самозванец «подовал им боярство и вотчины великие и дворы Годуновых и з животы». Нагие лучше всех остальных знали, что царевич Дмитрий мертв. Но они охотно «вызнали» в Отрепьеве внучатого племянника, открыв себе путь к почестям и богатствам.

Самозванец попытался привлечь на свою сторону опальных Романовых. Он приказал вернуть в Москву уцелевших Романовых и Черкасских. В свое время Юрий Отрепьев служил в свите у окольничего Михаила Никитича Романова, а затем у боярина Бориса Камбулатовича Черкасского. Оба умерли в заточении, и бывший кабальный слуга не опасался разоблачения. С запозданием, 31 декабря 1605 г.

Лжедмитрий I повелел перевезти и похоронить в родовой усыпальнице тела Романовых, умерших в ссылке. Монах поневоле, Филарет Романов был вызван в столицу из Антониева-Сийского монастыря.

По словам архиепископа Арсения, патриарх Игнатий и священный собор в присутствии «Дмитрия» предложили Федору Никитичу снять с себя монашеские одежды, «надетые на него вопреки канонов и силою», вернуться в мир и принять жену, но тот отклонил предложение. Это известие не поддается проверке.

Филарет был деятелен и честолюбив. Самозванец побоялся оставить его в столице и отослал в Троице-Сергиев монастырь, где старец жил не у дел до апреля 1606 г. Лишь в последние недели правления Отрепьев вновь вспомнил о «родственнике». Лжедмитрий не церемонился с духовенством: он отправил на покой ростовского митрополита Кирилла, а митрополичью кафедру тут же передал Филарету Романову.

Самозванец не обошел своими милостями даже малолетнего сына Филарета. В царской казне хранились «посохи:…рога оправлены золотом с чернью». Согласно казенной описи, один посох был снабжен ярлыком, «а по ерлыку тот посох Гришка Отрепьев Рострига поднес… Михаилу Федоровичу».

Из старших Романовых уцелел, кроме Филарета, один Иван Никитич. Самозванец пожаловал ему боярство, но отвел в думе одно из последних мест.

Государь переусердствовал в стремлении утвердить свое родство с Нагими. Он посадил их в думе выше Голицыных, Шереметевых, Романовых, что вызвало негодование знати.

ВАЖНАЯ ВЕХА

Казнь Петра Тургенева и московских купцов, смертный приговор князю Василию Шуйскому предвещали поворот к террору. Помилование Шуйского и его братьев и их возвращение в думу знаменовали поворот в развитии интриги.

Назвавшись сыном Грозного, самозванец должен был выразить свое отношение к его наследию. Пожалуй, главной чертой Растриги как политического деятеля была его приспособляемость. Царствовать на Москве ему пришлось недолго, и главная задача, поглощавшая все его силы и способности, заключалась в том, чтобы усидеть на незаконно занятом троне.

Отрепьев выработал доктрину, которую охотно излагал ближним людям и придворным. «Два способа у меня удержанию царства, — говорил он, — один способ быть тираном, а другой — не жалеть кошту, всех жаловать; лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить».

Главная проблема, с которой столкнулся Лжедмитрий, заключалась, конечно же, не в том, казнить или жаловать подданных. Гражданская война и появление двух царей в государстве поколебали систему самодержавной власти.

Отрепьев был воспитан в духе самодержавных традиций и не мыслил себе иного порядка. Ему предстояло решить вопрос, каким путем можно возродить великолепие и мощь самодержавной власти.

Самым кратким путем был возврат к политике опричнины с ее неограниченным насилием.